Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху

Дэвис Эрик

Всеобщее увлечение «Библейским кодом» маскирует старую мечту об универсальной книге: Тора, которая создает мир, книга Природы, в которой отражается божественный Логос, или великая книга, увиденная Данте в эмпиреях Рая: «Я видел — в этой глуби сокровенной любовь как в книгу некую сплела то, что разлистано по всей вселенной»²²⁸. Пытаясь сделать эту мечту реальностью, средневековые теологи-схоласты создавали грандиозные суммы, теологические тексты, стремящиеся доказать фундаментальное единство всех вещей, организуя их в рамках философии в соответствии с великой цепью бытия. К эпохе Просвещения, когда ученые взяли на себя труд по расшифровке мира, сумма превратилась в светскую энциклопедию, которая организовывала человеческое знание в соответствии с рациональными категориями, алфавитными списками и указателями. В век Интернета, когда информация движется слишком быстро для кодекса и когда даже «Британская энциклопедия» обрела онлайновую

форму, универсальная книга Данте вернулась в фантастическом и идеализированном образе гипертекста — бесконечной сети, связывающей документы, образы, фрагменты знания и новости в постоянно изменяющуюся многомерную библиотеку, которая божественным образом собирает воедино развивающийся космос. Интернет оказался заражен этой мечтой, которая с теологической точки зрения стремится отразить божественный разум. Как сказал Поль Вирилио онлайновому журналу CTHEORY, «исследование киберпростран-ства — это поиск Бога… и связано с идеей Бога, который есть все, видит все и слышит все»²²⁹.

Возможно, маниакальный энтузиазм в отношении информации, производства, упаковки, передачи и потребления отдельных фрагментов закодированного мира отчасти мотивируется неосознанным желанием всеобщего откровения, светоносного апокалипсиса знания. В конце концов, слово «апокалипсис» означает просто «раскрытие» или «разоблачение». Апокалипсис как литературный жанр представляет собой своеобразный свободный визионерский информационный акт, в котором Бог дарует секте возможность на мгновение заглянуть в его мультимедиа, буквально в вечную книгу мира. Все апокалиптические писания пронизаны желанием прозрачности и полноты знания, устремлением к тому времени, когда все будет раскрыто, когда появится более истинная Тора, когда свет достигнет вещей, скрытых во тьме. Слова Иисуса в Евангелии от Матфея (10:26) напоминают проповедь общества открытого надзора, обещая, что в последние дни не будет «ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано». Однако из всех пророческих указаний на век информации самым красноречивым остается пророчество Даниила (12:4), по крайней мере в весьма популярном переводе Библии короля Якова. Провозгласив будущее воскресение мертвых, когда «разумные будут сиять, как светила на тверди», мессия приказывает изгнанному пророку запечатать эту книгу до последних времен, когда «многие прочитают ее, и умножится ведение».

Эта картина большинству из нас знакома. Сегодня все мы тонем в избытке информации, и чем быстрее мы движемся в метапространстве или киберпространстве, тем более неистовым становится поток. В этом смысле перегрузка, вызванная высокими скоростями информации, сама по себе порождает слухи о суррогатном апокалипсисе, хотя и не совсем в том виде, в каком его представлял себе Даниил. По мере того как мы запутываемся в гудящих сетях информационного обмена, мы предаемся связи времен, сжиманию пространства, психической интенсификации всего головокружительного и безрассудного напора Прогресса с его скрытыми эсхатологическими импульсами, обнажающимися в тот самый момент, когда они становятся наиболее дерзновенными. Мы даже больше не способны поспевать за современным чувством истории, потому что ее дикие темпы все-таки в слишком большой степени были продуктом книг и материальной памяти — и то и другое сейчас сгущается в обнаженное, соотнесенное с самим собой «теперь» все забывающей электронной вселенной.

В одном из своих апокалиптических теоретических трактатов Жан Бодрийяр назвал этот опосредованный экстаз «экстазом коммуникации». Он утверждает, что «резкий и неумолимый свет информации и коммуникации» сегодня овладел всеми сферами существования, порождая вездесущую систему медиапотоков, которая колонизировала внутреннее пространство «я». Страсть, интимность и психологическая глубина испаряются, и мы остаемся перед «чистым экраном, центром переключения всех сетей влияния». Не являясь более субъектами своего собственного опыта, мы предаемся холодному и шизофреническому очарованию информационных излишеств, которые он уподобляет «микроскопической порнографии вселенной». Хотя можно предположить, что месье Бодрийяр вполне мог бы и закрыть свое платное кабельное телевидение, его суровое пророчество, несомненно, вызвало резонанс. Многие из нас действительно заключили свою нервную систему в вибрирующую искусственную матрицу сотовых телефонов, пейджеров, систем голосовой почты, сетевых переносных компьютеров и вездесущих экранов, которые наблюдают за нами в такой же степени, в какой мы наблюдаем за ними. Когда мы пытаемся управлять этой атакой звуковых байтов, электронной почты, временных разъединений и свалок данных, мы утрачиваем медленные ритмы и тревожащую тишину внутреннего мира. Мы теряем способность говорить и действовать изнутри, и коммуникация сводится к реактивной, почти технической операции. Итак, мы тонем, полагая, что поймали волну.

Проблема в отношении тотального пессимизма Бодрийяра и других провозвестников технологического апокалипсиса состоит в том, что человек остается многоликим существом, наделенным

чрезвычайной пластичностью и глубоким потенциалом творческой адаптации. На самом деле, полагаю, мы сделаем этот фазовый сдвиг частью своего собственного запутанного пути и эта адаптация может включать в себя подъем экстаза коммуникации на более высокий уровень, где мы сможем схватить воображаемого быка за рога. Мы можем научиться двигаться вдоль множащихся плоскостей информации и коммуникации, подобно кочевникам, став странствующими наблюдателями назло самим себе, только для того, чтобы справиться со всем этим. И на периферии восприятия, где пересекаются все сети, мы сможем уловить очертания некой появляющейся Матрицы, новой структуры бытия и знания, которая опоясывает лишь материальную реальность обширной сетью коллективного разума, внутри которой мы одновременно предоставлены самим себе и едины с необъятной экологией разумного космоса.

Нет необходимости говорить, что экстаз коммуникации все же оставляет нас в ошеломлении и замешательстве, когда приходит утро. В конце концов, это наш человеческий удел — падать на землю. Но чтобы увидеть, насколько ошеломляющей и смущающей может быть встреча лицом к лицу с информационным концом, мы должны обратиться к одной из самых величественных и безумных историй в анналах техногнозиса: к странному и фантастическому случаю Филипа Дика, который боролся с ангелом информации и проснулся избитый и весь в синяках, теряясь в догадках, не было ли все это лишь сном. Или обманом.

Божественное вмешательство

2 февраля 1974 года Филип Дик страдал от боли. В тот отдельно взятый день ему было все равно, что его полные мрачного юмора истории об андроидах, необычных наркотиках и ложных реальностях уже признаны одними из самых пророческих произведений научной фантастики. Ему только что удалили глубоко угнездившийся зуб мудрости, и пентотал натрия уже переставал действовать. Пришла курьерша с упаковкой дарвона, и, когда Дик открыл дверь, он был поражен красотой женщины и очаровательным золотым ожерельем, которое было на ней. Дик спросил ее о странной форме кулона, и она ответила, что это знак, который использовали ранние христиане. После этого женщина ушла.

Всем американцам, которые водят машину, хорошо известна эта рыба, поскольку ее христианские и дарвинистские разновидности ведут войну соперничающих вероисповеданий с капотов «вольво» и «хонд» по всей стране. На эмблеме христианства рыба глотает крест, а рыбные коннотации крещения и магического дара (чудо с хлебами и рыбами) восходят к тому времени, когда преследуемый культ тайно собирался в катакомбах Александрии. Само слово ichthus — по-гречески «рыба», — которое часто пишется внутри символа, представляет собой своеобразный шифр, греческий акростих фразы «Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель». В одной апокрифической истории утверждается, что христиане тайно проверяли лояльность новых знакомых, небрежно рисуя на земле очертания рыбы. Если незнакомец был в курсе дела, он завершал рисунок.

Для Дика ichthus был тайным знаком совсем другого порядка. Подобно крылатому письму, которое появляется в гностическом «Гимне жемчужине», ожерелье курьерши послужило спусковым крючком мистической памяти. Как впоследствии Дик писал в своем дневнике:

Символ (золотой) рыбы заставляет тебя вспомнить. Вспомнить что?.. Твои небесные истоки; это должно быть как-то связано с ДНК, потому что память расположена в ДНК… Ты вспоминаешь свою настоящую природу… Гностический Гнозис: ты заброшен сюда, в этот мир, но ты не от этого мира…²³⁰

С тех пор как разум Дика был атакован символом рыбы, он дал приют ряду удивительных откровений, галлюцинаций и пророческих грез, которые продолжались, появляясь и исчезая, на протяжении многих лет. В частности, в своих видениях Дик вступил в непосредственный контакт с «гигантской активной живой разумной системой» (vast active living intelligence system) — сокращенно VALIS. В своем почти автобиографическом романе под таким же названием, опубликованном в 1980 году, Дик определил VALIS как «стихийный водоворот, наблюдающий сам себя, уменьшающий энтропию… стремящийся последовательно подчинить свое окружение и включить его в структуры информации». Образ VALIS, который очень похож на восприятие Интернета мистиком, в некоторых отношениях является предельно техногностическим: VALIS — апокалиптическая матрица живой информации, которая преодолевает энтропию и спасает падший мир. По сути, мистические прозрения Дика мало отличаются от «Передач звездного семени» Кена Кэри, выпущенных всего через несколько лет после того, как Дик пережил встречу с VALIS. Однако, в отличие от Кэри, который был удовлетворен тем, что просто передал информацию из космоса, Дик вплел свои видения в запутанные, сложные и гораздо более человечные конфликты своих рассказов — странных, мощных и глубоко ироничных вымышленных историй о психическом хаосе и суматошных двойных связях, в которых оказываются обычные люди, когда они борются за любовь и справедливость в мире, управляемом абсурдными си-мулякрами и отчуждающими тираниями постиндустриальной жизни.