Телемак
Шрифт:
– Что мы медлим, – говорил он, – заключить священный союз, которого свидетелями и поборниками будут всемогущие боги? Пусть снидет месть их на вероломного, кто дерзнет нарушить условия настоящего мира, и все страшные бедствия войны, проходя мимо невинных и верных народов, пусть обрушатся с проклятиями на преступного властолюбца, который презрит святые обеты; пусть он будет отвержен от людей и богов и не вкусит плода вероломства, пусть фурии выйдут из тьмы в ужаснейшем образе и зажгут в его сердце неугасимый огонь ярости и отчаяния, пусть он падет бездыханный и истлеет непогребенный, пусть труп его будет в снедь псам и воронам, а в аду, в преисподней бездне Тартара, он будет жить одними мучениями, превосходящими все страдания Иксиона, данаид и Тантала. Но мир наш да будет навсегда непоколебим, как хребет Атланта, – утверждение неба, да чтут его все племена, процветая в роды родов под его благотворной сенью, имена вождей-миротворцев да прейдут с благословениями признательной любви из уст в уста до позднего потомства, мир наш, основанный на правоте и благомыслии, да будет в грядущее время примером всехмирных договоров между народами, цари и царства, когда пожелают снискать благоденствие во взаимном союзе, да последуют единодушию Гесперии.
Сказал – и немедленно Идоменей и все союзные цари произносят клятвенный обет в ненарушимом соблюдении мира на предназначенных условиях. Обе стороны представляют по двенадцати витязей-заложников. Телемак добровольно идет в числе их от Идоменея. Ментора не принимают сами союзники, требуя, чтобы он оставался в Саленте и ответствовал за царя и советников его в совершенном исполнении всего договора.
Сто быков и сто юниц, белых как снег, пало в жертву богам на равнине между станом и городом. Рога их позолоченные были обвиты цветами. Ужасный рев животных, закалываемых священным ножом, отзывался в окрестных горах. Кровь, дымившаяся, текла ручьями, драгоценнейшее вино расточалось на возлияния, гадатели читали будущее по внутренностям, еще трепетавшим, жрецы жгли на жертвенниках благовонные масти. Дым от них восходил облаком – и вся равнина окурилась приятнейшим благоуханием.
Воины союзной рати и Идоменея, перестав измерять друг друга враждебными взорами, начинали уже вспоминать прежние свои походы и, забывая бранный труд, предвкушали плоды вожделенного мира. Многие из них, быв под Троей с Идоменеем, узнавали старинных товарищей, находившихся там же под знаменами древнего Нестора, обнимали друг друга с новыми чувствами приязни, взаимно рассказывали про свои странствования с того времени, как ниспровергли стены великолепнейшего украшения Азии, ложились на зеленом лугу, свивали венки из цветов и запивали скорби вином, приносимым для столь счастливого дня из Салента в огромных водоносах.
Посреди общего веселья Ментор обратил речь к царям и ратоводцам.
– Пусть ваши народы, – говорил он, – под различными наименованиями и под различными вождями, будут один народ! Правосудные боги, любящие создание свое, род человеческий, сами соизволяют быть вечным союзом совершенного согласия между людьми. Род человеческий – одно семейство, по лицу земли рассеянное, народы – братья и должны любить друг друга братской любовью. Горе злочестивому, кто ищет славы в крови братьев, в родной своей крови!
Война иногда неизбежна, но эта бедственная необходимость налагает знамение стыда на род человеческий. Не говорите, что можно желать войны для славы. За пределами человеколюбия нет истинной славы. Предпочитающий славу своего имени чувствам человеколюбия – не человек, а изверг гордости, и мимолетный только звук ложной славы будет ему возмездием. Прямая слава в победе над собой и в благости. Лесть будет превозносить честолюбца, но втайне, в искренней беседе всегда скажут о нем, что он тем менее достоин славы, чем более стремится к ней путями неправды, что он не заслуживает от людей уважения; сам не дорожит людьми и льет кровь их в жертву необузданному славолюбию. Счастлив царь, любящий народ свой и взаимно любимый народом, окруженный соседями-друзьями, и сам друг верный соседям, не только не страшный для них громом оружия, но подавляющий между ними семя раздора! Счастлив, когда другие народы завидуют его подданным в том, что они под сенью его державы!
Собирайтесь для совещания, вы, владыки могущественных городов гесперийских! Учредите, по истечении каждого трехлетия, общее собрание, куда все цари, здесь присутствующие, приходили бы возобновлять союз новыми клятвами, подтверждать взаимную дружбу, рассуждать о общих нуждах и выгодах. Сильные союзом, вы не перестанете внутри прекрасной своей страны пожинать плоды мира, славы, избытка и будете непобедимы. Раздор, исчадие ада, язва рода человеческого, один может смутить благоденствие, богами вам уготовляемое.
Нестор отвечал:
– Беспрекословная наша готовность к примирению служит доказательством, как мы далеки от желания обнажать меч для суетной славы или по несправедливой алчности распространять свои пределы хищениями. Но что иное, как не меч, можно употребить против наглого соседа, для которого корысть – единственный закон, всякий случай завладеть чужим – приобретение. Не думай, Ментор, что я имею в виду Идоменея: я теперь совсем иных о нем мыслей, говорю об Адрасте, царе Ионийском, для всех нас равно опасном. Презритель богов, он считает людей только орудиями к умножению рабством их своей славы, ищет не подданных, чтобы быть им царем и отцом, а рабов и обожателей, требует, как бог, поклонения. Слепое счастье доселе благоприятствовало ему в несправедливейших его замыслах. Мы спешили двинуть соединенные силы против Идоменея, с тем намерением, чтобы, смирив прежде слабейшего неприятеля, недавно здесь водворившегося, обратить после оружие против другого врага могущественнейшего. Адраст овладел уже многими городами союзников, победил в двух битвах кротонское войско. Нет для него недозволенного пути к цели единовластия. Насилие, обман – все равно для него, лишь бы ему сокрушить неприятеля. Он собрал богатство несметное, рать его окрепла в тяжких трудах и в строгом порядке военном, вожди его искусны и опытны, служат ему с рвением, он сам никогда не задремлет, преследуя исполнителей своей воли бодрственным оком, карает нещадно малейшие преступления, награждает щедро заслуги, – витязь мужеством, душа своей рати – был бы царь во всем совершенный, если бы честь и справедливость руководствовали его деяниями. Но он не боится ни богов, ни угрызений совести, ни во что вменяет даже доброе имя – тщетный призрак, по его мнению, страх души слабой, не знает иного блага и счастья, кроме того, чтобы иметь несчетные сокровища, распространять вокруг себя ужас, топтать род человеческий. Многочисленная рать его скоро наводнит наши области, и если общий союз не поставит преграды его замыслам, то вся наша надежда сохранить свободу исчезнет. Безопасность возлагает на Идоменея, равно как и на всех нас, обязанность обнажить меч на соседа, ненавидящего все то, что около его дышит свободно. Если мы падем, побежденные, то Салент увидит над стенами своими ту же грозную тучу. Поспешим отразить совокупными силами общее бедствие.
Так говорил Нестор. Приближаясь к городу, Идоменей пригласил всех царей и главных военачальников провести ночь под своим кровом.
Книга двенадцатая
Предложение союзников Идоменею принять участие в войне против Адраста.
Телемак с немногими критянами идет с ними в поход.
Ментор остается в Саленте с Идоменеем.
Полезные учреждения в новом царстве Идоменеевом.
Союзные войска расположились станом в виду Салента, и обширная равнина покрылась множеством богатых и разноцветных шатров, под сенью которых утомленные сыны Гесперии покоились. Цари со своими витязями вошли в город и на первом шагу с изумлением встретили великолепные здания, сооруженные в короткое время, дивились быстрому росту и красоте юного города под собиравшейся над ним грозной тучей брани.
Удивленные разумом и неусыпной деятельностью основателя столь блистательного царства, они, по восстановлении мира, считали важным для себя приобретением, если Идоменей соединится с ними против Адраста, предложили ему вступить в общий союз. Он не мог уклониться от справедливого требования и обещал им рать вспомогательную.
Но Ментор, зная истинную основу народного благоденствия, предусматривал, что силы Идоменеевы не могли соответствовать внешнему виду, устранился с ним и говорил:
– Ты видишь, государь, что старания наши были не тщетны: Салент спасен от грозы. От тебя ныне зависит вознести до звезд его славу и мудростью в правлении сравниться с Миносом, твоим прародителем. Я буду говорить с тобой одним и тем же языком чистосердечной свободы, предполагаю, что ты сам того требуешь, гнушаясь всякой лестью. В то самое время, как цари прославляли великолепие нового твоего города, я размышлял о твоей неосмотрительности.