Тело черное, белое, красное
Шрифт:
– Проекты документов принимаем, падая от усталости - кто в креслах, кто… - Он обреченно махнул рукой.
– Да-да.
– Шаляпин сочувственно закивал.
– Когда мы с Горьким приходили к Керенскому по поводу захоронения жертв революции на площади Зимнего дворца, я понял - у правительства, похоже, силы на исходе. Александр Федорович носился по длинным коридорам министерства юстиции, был крайне озабочен и смотрел на всех недоумевающим взглядом.
– Шаляпин смешно вытаращил глаза.
– Он просто близорук… - вступилась за Керенского Ирина, стоявшая рядом со смущенным Ракеловым и крепко сжимавшая его руку.
– Самое забавное, - продолжил Шаляпин, внимательно
– Ах, господа, как же мне все это надоело!
– Ирина, отпустив руку Ракелова, стукнула ладошкой по столу.
– Политика, политика… А жить когда? Куда ни придешь, только и разговоров - Советы, депутаты, коалиции, резолюции… Все это вместе превращается в какой-то снежный ком, который катится с горы и, подминая нас, обычных людей, под себя, несется дальше, за новыми жертвами.
– Ирина встала за стулом, на который сел Ракелов. Ее щеки порозовели, глаза заблестели.
– Не хо-чу! Вот, пожалуйста, у нас в гостях - великий Шаляпин…
– Благодарю, прекрасная львица!
– Приложив руку к груди, тот слегка поклонился.
– … да, великий Шаляпин!
– возбужденно повторила она.
– А разговоры? О театре? Об искусстве? Вовсе нет! Лучше расскажите, Федор Иванович, что в театре?
Шаляпин, видимо, не успевший в полной мере налюбоваться взрывом гнева "прекрасной львицы", хитро усмехнулся:
– Дивно, Ирочка! Просто дивно! Во время спектаклей появляются какие-то люди, прерывают действие обращениями к публике. Пора, говорят, кончать радостные зрелища да праздные забавы. Народ - на фронте, а столицы пляшут и танцуют.
– Федор Иванович, злодей этакий, вы это нарочно?
– Ирина, включившись в игру, предложенную Шаляпиным, обиженно надула губки.
– Самое интересное, - невольно подыграв гостю, подхватил Сергей Ильич, - в траншеях другие люди говорят солдатам то же самое, но в обратном порядке: "В столицах поют и пляшут, а вы гибнете на фронте…"
– Папа! Федор Иванович!
– Ирина схватилась за голову.
– Ну я прошу! Хватит! Не могу больше!
– Бросившись к стоящему в эркере роялю, она подняла крышку и начала играть что-то бравурное. Сергей Ильич, многозначительно взглянув на Шаляпина, поднялся и, подойдя к дочери, обнял ее:
– Ну ладно тебе. Скажи, что хотела.
Ирина слегка отстранилась от отца и подняла на него жалобные глаза.
– Папочка, миленький! Я хочу поехать с Ники по губерниям. У него - дела, а я… Ну, я - просто его жена. Понимаешь?
– Сергей Ильич, удивленно подняв брови, бросил взгляд на Ракелова. Ирина дернула отца за рукав.
– Не отпустишь - все равно уеду. Хочу быть с ним. Должна. И буду. Отпустишь?
– В комнате повисла гнетущая тишина.
– Отпущу, - глухо произнес Сергей Ильич, прижимая дочь к себе.
– Только повенчайтесь перед отъездом.
Шаляпин искоса смотрел на Ракелова, торопливо вынувшего из портсигара папиросу. Чем-то он ему сегодня не понравился…
12
Осень семнадцатого года была солнечной и прохладной. Деревья поспешили надеть золотые и малиновые наряды, будто в ожидании праздника. А его все не было. Ветер, налетавший со стороны Финского залива, раздраженно убеждал, что праздника не будет вовсе, но деревья не верили, с грустью расставаясь под его порывами с каждым разноцветным листком, как люди - с листками календаря. Вскоре начал моросить дождь, так и не признавшийся деревьям,
Поезд, на котором Ирина с Ракеловым ехали из Москвы в Петроград, неожиданно, в связи с поломкой паровоза, отогнали на запасной путь для ремонта, и вот уже несколько часов сотни людей коротали время в тесном здании железнодорожного вокзала в Твери. Ирина сидела на жесткой скамейке напротив мужа. Ей нравилось называть Ники мужем и чувствовать себя замужней дамой. Они обвенчались всего полтора месяца назад, за день до отъезда, в небольшом храме неподалеку от дома. Было заметно, что настоятель - отец Серафим, тот самый, что девятнадцать лет назад крестил ее, - приятно удивлен и растроган желанием молодых "в это смутное время свершить торжество божественного соединения судеб на небесах". На венчании присутствовало всего несколько человек - самые близкие. Родители Ники не смогли так быстро приехать из Перми.
Ирине казалось, что за время поездки они с Ники срослись, превратившись в единое целое. Она с улыбкой вспоминала, какой наивной и глупой была еще совсем недавно. А теперь на многое в жизни начала смотреть по-другому.
Поняла: любовь - это не слова. Это - их отсутствие. В любви все должно быть понятно без словесного дурмана. Находясь почти все время на людях, она научилась накидывать на внешние проявление чувств покрывало сдержанности. И это стало их совместной игрой, в которой была своя прелесть, и которую они считали маленькой семейной тайной. Вот и сейчас, сидя напротив мужа в тесном, грязном зале ожидания, она осторожно коснулась ногой его ноги. Никто не заметил - ни женщины с плачущими детьми на руках, ни двое молодых парней с винтовками, озирающиеся по сторонам, ни пожилой священник, сидящий рядом, ни старик, привалившийся спиной к большому мешку, перепачканному глиной и опилками. Никто.
Ирина еле заметно приподняла и опустила бровь: "Иди в меня". Улыбка тронула его губы: "А люди вокруг?" Она чуть заметно покачала головой: - "Ничего не заметят. Мы будем делать это глазами… Ну же!" Ники, слегка наклонившись, проник в нее взглядом. Постепенно его глаза словно становились все больше и больше, а пространство вокруг превратилось в узкий коридор, за границами которого, обозначенными подрагивающими пунктирами их взглядов, растворился шум вокзала, исчезли голоса и звуки. Время замерло. Ирина подалась вперед… Неотрывно глядя друг на друга, они делали незаметные, только ими ощутимые движения телами. Еще и еще… Ее губы чуть приоткрылись. Внутри образовался пульсирующий теплый шар, непрерывно увеличивающийся в размерах. Сердце перестало биться, и в это мгновение шар лопнул, заливая всю ее внутри горячим солнечным светом. Волна блаженства… легкое подрагивание тела… разум переплавился в чувства… чувства подхватила истома… истома обвилась вокруг, превратившись в золотистый кокон. Во рту появился легкий медовый привкус. Закрыв глаза, она откинула голову и негромко застонала…
– Что, устала, милая… милая… милая… - донеслось откуда-то издалека.
– И то, уж сколько часов поезда ждем… ждем… ждем…
Она молчала, пытаясь еще хоть на мгновение продлить ощущения…
– Да что вы тут ходите все, высматриваете?
– прорвался извне строгий голос.
– Жида ищем, гражданин прапорщик.
– Какого такого жида?
– Ходил тут. Не видали?
– А что он сделал?
– Да ничего… Жид!
Повернув голову, Ирина натолкнулась на мутный "кокаинистый" взгляд солдата с винтовкой. Отвела глаза.