Темная материя
Шрифт:
Я останавливаюсь – посветить вперед, – но луч теряется в темноте.
Под ногами покоробленный линолеум. Мусора здесь меньше, а звуков вообще никаких, только глухой и далекий стон ветра снаружи, за стенами.
Чувствую, что замерзаю.
Похититель тычет дулом в почку, подталкивает вперед.
Может быть, в какой-то момент я привлек внимание психопата, решившего узнать обо мне все, прежде чем убить? Я часто сталкиваюсь с незнакомыми людьми. Может быть, мы перекинулись парой фраз в кофейне возле кампуса. Или в метро. Или
Есть ли у него планы насчет Дэниелы и Чарли?
– Хочешь услышать, как я прошу пощады? – ломким голосом спрашиваю я. – Если да, я сделаю все, что пожелаешь.
Самое страшное то, что это правда. Я готов на любое унижение. Готов сделать что угодно с любым другим. Готов почти на все – только бы он отвез меня в мой квартал, чтобы вечер продолжился, как и предполагалось: я бы вернулся домой, к семье, и принес им обещанное мороженое.
– Если что? – спрашивает незнакомец. – Если я тебя отпущу?
– Да.
Эхо его смеха рикошетом скачет по коридору.
– Боюсь даже представить, на что ты готов, чтобы выбраться из этого…
– Из чего этого?
Но ответа нет.
Я падаю на колени.
Фонарик катится по полу.
– Пожалуйста. Не делай этого. – Мой собственный голос звучит незнакомо, и я сам едва его узнаю. – Ты ведь можешь просто уйти. Не знаю, зачем тебе это нужно, но подумай сам. Я…
– Джейсон.
– …люблю свою семью. Люблю жену. Люблю…
– Джейсон.
– …сына.
– Джейсон!
– Я сделаю все!
Меня трясет – от холода, от страха, – и я ничего не могу с этим поделать.
Он бьет меня ногой в живот. Воздух с шумом вылетает из легких, и я валюсь на спину. Он грохается на меня сверху, сует дуло между губ, проталкивает в рот, в самое горло. Вонь от несвежего масла и углеродного осадка такая, что меня выворачивает наизнанку.
Секунду-другую я держусь, но потом все же изрыгаю на пол выпитое за вечер вино и виски. Он убирает оружие. Кричит:
– Встать!
Хватает меня за руку, рывком поднимает на ноги. Тычет в лицо револьвером. Сует в руку фонарик.
Я вижу перед собой маску. Свет падает на оружие.
Впервые за все время у меня есть возможность увидеть его вблизи. Об огнестрельном оружии я знаю мало. Вижу только, что это револьвер – у него есть курок, барабан и дуло с жутким отверстием, из которого вполне может вылететь смерть. В свете фонарика головка пули отливает медным блеском. Не знаю почему, но в голове возникает такая картина: незнакомец в крохотной комнатке заряжает револьвер, готовясь сделать то, что уже сделано.
Я умру здесь. Может быть, прямо сейчас.
Каждая секунда может стать последней.
– Шевелись! – рычит он.
Я иду.
Доходим до перекрестка и сворачиваем в другой коридор, сводчатый, повыше и пошире. Слышу, как где-то капает вода – кап… кап… кап… Стены бетонные, на полу не линолеум, а сырой мох, который с каждым шагом становится все гуще.
Ко вкусу оружейного масла во рту примешивается кисловатый привкус желчи.
Лицо начинает коченеть от холода.
Тоненький голосок в голове настойчиво требует сделать что-нибудь, что-то предпринять, попытаться… Не уподобляться овечке, покорно следующей на бойню. Не облегчать ему его задачу.
Но мне страшно.
Так страшно, что я едва держусь на ногах.
И мысли разбегаются.
Теперь я понимаю, почему жертвы не сопротивляются. Напасть на похитителя с расчетом одолеть его, попытаться бежать – этого я даже представить себе не могу.
К тому же, как ни стыдно в этом признаться, другой голос обреченно шепчет, что лучше бы все поскорее кончилось, потому что мертвые ни страха, ни боли не чувствуют. Следует ли из этого, что я трус? Неужели это и есть та последняя истина, с которой мне суждено умереть?
Нет.
Я должен что-то сделать.
Из туннеля мы выходим на какую-то металлическую, холодящую голые подошвы поверхность. Я хватаюсь за ржавые железные перила, которыми обнесена платформа. Холод чувствуется здесь сильнее, ощущение открытого пространства острее.
И, словно разбуженная таймером, над озером Мичиган медленно ползет желтая луна. Ее свет льется через верхние окна просторного помещения и помогает осмотреться без фонарика.
У меня захватывает дух.
Мы стоим на вершине открытого лестничного колодца футов в пятьдесят глубиной. Впечатление такое, что перед тобой картина маслом – извечный свет падает на расставленные в ряд сонные генераторы внизу и решетку двутавровых балок вверху.
Тихо, словно в соборе.
– Спускаемся, – говорит похититель. – Осторожнее. Смотри под ноги.
Мы идем вниз.
За две ступеньки до второй сверху площадки я резко поворачиваюсь, намертво зажав в руке фонарик, бью, метя в голову, и… попадаю в пустоту. Сила инерции увлекает меня за собой… я теряю равновесие и падаю.
Грохаюсь на площадку. Фонарик вылетает из пальцев и исчезает в темноте. Секундой позже я слышу, как он взрывается внизу, упав с высоты в сорок футов.
Похититель смотрит на меня, слегка наклонив набок голову, и целится в лицо. Потом отводит курок и делает шаг вперед. Наступает коленом мне на грудь, прижимает к площадке, и я мычу от боли.
Дуло упирается в лоб.
– Должен признаться, я даже горжусь тобой за эту попытку. Так трогательно! Конечно, я просчитал тебя заранее, но, по крайней мере, ты пал, сражаясь.
Я вздрагиваю. Что-то жалит меня в шею.
– Не напрягайся, – говорит мужчина.
– Что ты ввел?
Раньше, чем он успевает ответить, что-то прорывает мой гемоэнцефалический барьер с неукротимой мощью летящей по трассе фуры. Я ощущаю одновременно невероятную тяжесть и необъяснимую легкость. Мир кружится и выворачивается наизнанку.