Темная материя
Шрифт:
В воздухе пахнет смазочным маслом и остывающими машинами. Размахивая руками и перескакивая с ноги на ногу, Себастьян доходит до края парковочной площадки. От трубчатого ограждения несется многоголосое пение ветра. В долине расположился заштатный городишко Южной Германии, по его мостовым, как по рекам, пробегают слепящие блики. Ландшафт еще ничем не предвещает Боденского озера. Не пройдет и получаса, как оно покажется за деревьями. Они поедут вдоль берега и, доехав до восточного конца озера, пересекут незримую австрийскую границу, прежде чем на подступах к Брегенцу [16] достигнуть цели своего путешествия. 7,47 градуса восточной долготы и 47,57 градуса северной широты. Вместе с Лиамом он проверил координаты по атласу. Мир все
16
Брегенц — столица земли Форарльберг в Австрии.
Когда он мыл руки под краном, зазвонил мобильник. Торопливо отерев руки о штаны, он плечом прижимает к уху трубку и, не касаясь руками, открывает распахивающуюся дверь-заслонку. Толстая служительница в зеленом хирургическом халате кивком указывает на блюдце, в середине которого лежит одинокая монетка.
— Майка?
Не удостоив взглядом служительницу, Себастьян идет по коридору, все еще придерживая трубку плечом.
— Хорошо доехала? Как там отель?
— Извините за беспокойство. Я прошу вас остановиться и выслушать то, что я вам скажу.
Голос показался Себастьяну смутно знакомым. По звуку он кажется достаточно молодым, так что может принадлежать одной из немногочисленных студенток его института. Он отнимает трубку от уха, чтобы взглянуть на дисплей. Номер неизвестен.
— Кто говорит?
— Вера Вагенфорт.
Себастьян мысленно пробегает перечень женщин своего факультета. Никакой Веры среди них нет.
— Послушайте, сейчас очень неподходящий момент. Я в эту минуту выхожу, с позволения сказать, из общественного туалета.
— Повторяю в последний раз. Остановитесь! Это в ваших же интересах.
Эта женщина не собирается ничего продавать, и она не ошиблась номером. Холодящий страх приковывает ноги Себастьяна к кафельному полу. Прямо перед ним стоит стеклянный ящик, наполненный разноцветными мягкими игрушками, часиками и игрушечными машинками. За один евро в нем запускается металлическая лапа, двумя кнопками можно направлять ее движение в разные стороны, опускать и поднимать. Как правило, добычу удается ухватить, но, откатываясь, металлическая рука резко ударяется о металлическую рейку, и выигрыш почти всегда вываливается из ее клешни в общую кучу. У Лиама многословные рассуждения по поводу шансов на удачу не отбивают желания попытать счастья в этой игре. Будь он сейчас рядом, он бы наверняка выманил у отца из загашника подходящую денежку.
— Для начала попрошу вас на всякий случай неизменно сохранять спокойствие. Мой поручитель считает, что вы в состоянии выполнить это условие.
Голос звучит так, словно женщина читает текст по бумажке.
— Самое главное — ни с кем это не обсуждайте. Вы поняли? Ни с кем! А сейчас выйдите из здания. Я сразу же перезвоню.
В трубке раздается отбой. Себастьян даже потряс ее, словно оттуда должен вывалиться ответ. Его глаза встречаются взглядом с розовой собачкой, та смотрит на него словно с мольбой. Он с трудом отрывает взгляд, преодолевает последние метры кафельного пола и открывает дверь, ведущую на улицу.
Побыв в помещении с кондиционированным воздухом, он забыл, как жарко снаружи, несмотря на вечернее время. Перед глазами все еще стоят дорожные картины. Стоит закрыть глаза, как навстречу летят отрезки разделительной полосы, хищная птица внимательно следит за дорогой, на обочине валяется дохлая кошка. Себастьян обходит вокруг здания и останавливается за углом, откуда уже видна парковочная площадка. На ней стоят грузовики. Он читает надпись на боку одной из машин: «Мы можем все, не умеем только красиво говорить». Машина с жилым фургончиком уехала. Свободное место зияет также там, где раньше стоял «вольво». Себастьян даже не задается вопросом, не мог ли он оставить машину в другом месте. Он точно помнит, где стояла его машина. Там нестерпимо пусто. Так пусто, как больше нигде на свете. Ему потребовалось несколько
Он бегом огибает расчерченную белыми линиями асфальтовую площадку, и, хотя его ноги с каждым шагом прибавляют скорости, у него, как в кошмарном сне, возникает ощущение бега на месте. Лишь добежав до выходящей на шоссе дорожки, в конце которой открывается съезд на автобан, и увидев, как его полотно вместе с движущимися по нему блестящими автомобильными крышами стремительно удаляется, исчезая за холмом, он приходит в себя от звуков затихающих и набирающих силу гудков. Частота колебаний звуковых волн, объясняет он обычно своим студентам, зависит от относительного движения между наблюдателем и объектом. Эффект Доплера. То же самое происходит со светом. Если бы органы чувств Себастьяна были восприимчивее, он видел бы удаляющиеся от него машины в красном цвете, а приближающиеся — в синем. Все они были бы синими, как его пропавший «вольво».
Он тотчас же кидается бегом через лужайку, оставляя позади опрокинутые урны и грубо сколоченные столики и скамейки. В некотором отдалении стоят возле тягача с опрокинутой вперед кабиной два дальнобойщика, у каждого в руке стаканчик кофе, оба глядят в его сторону. Себастьян почему-то держит руки в карманах, отчего ему трудно бежать. Он уже раскрыл рот, чтобы окликнуть водителей, но тут в голове у него щелкает выключатель: не говорить об этом ни с кем!
— Никак чего стряслось?
Толстяк заговорил неожиданно тонким для его комплекции голосом. Себастьян отмахивается и заставляет себя перейти на безмятежный прогулочный шаг. Для каждого движения требуется специальная команда, он споткнулся и чуть было не упал; вероятно, у него походка сумасшедшего. Он останавливается посреди ужасного опустелого места. Сердцу внезапно стало слишком тесно в груди, оно так и рвется куда-то вверх, словно вот-вот выскочит из левого легкого. Из дырок канализационного люка торчит мясистое растение, которое уже встречалось Себастьяну в японских садах камней. Парковочная площадка кружится вокруг Себастьяна, заматывая его вязкими нитями. Так выглядит мир с поверхности крутящегося диска, который Лиам предпочитал всем другим аттракционам на детской площадке, пока не вырос из этой забавы. Виски похолодели и стали как ледяные. Время превратилось в картотеку с бесчисленными карточками. Он принимается их перелистывать в поисках параллельной вселенной, в которой он не оставлял Лиама спящим в машине. Или такой, в которой Майке не взбрело в голову отправлять мальчика в скаутский лагерь. А еще лучше — такой, в которой он вообще выбрал специальность машиностроителя и живет в Америке. Он отодвигается в сторону, освобождая место для «вольво», который в следующий миг, вынырнув ниоткуда, снова окажется там, где стоял. За спиной у него, как жук перед взлетом, загудел и затрясся грузовик. Заломив морду набок, тягач выезжает на автобан. «Мы можем все, только не умеем красиво говорить». Вагенфорт — то есть «Прощай, машина»! Остряки! Кругом остряки! Ничего, как-нибудь все разъяснится.
К желтой «тойоте» возвращается уходившая куда-то семья. Дети вдвоем залезают на заднее сиденье. Девочка того же возраста, что Лиам.
И тут у Себастьяна зазвонил телефон.
5
На этот раз тело не стало требовать специальных указаний, а отреагировало, не дожидаясь его приказа. Губы, язык, зубы собрались воедино и крикнули в трубку:
— Чего вы хотите? Я выполню все, что надо!
Чья-то рука зажимает ему рот, не давая говорить; рука — его собственная. На другом конце линии — затянувшееся неуверенное молчание. Затем женский голос откашливается:
— Господин профессор, мне поручено передать вам сообщение. Всего одно предложение. Было сказано, что вы поймете. Вы готовы?
— Мой сын! — со стоном вырывается у Себастьяна.
— Простите, я не знаю, о чем речь. Мне нужно только сделать так, чтобы вы поняли это предложение. Можно начинать?
Вежливый тон собеседницы добивает Себастьяна. Он раньше не знал, в каких глубинах человеческого тела может рождаться страдание и каково это бывает, когда оно, цепляя острыми когтями, поднимается в глотке, подбираясь к мозгу. Вера Вагенфорт набирает в грудь воздуху. Затем произносит: