Темная сторона луны
Шрифт:
– Со вчерашней ночи здесь немного прибрались, – объяснил он, показывая на затемнение на окнах. – Пахнет мылом и водой, да? Никакой крови там, где бедняжка Валери остановила пулю. Виктрола стоит на своем месте, крышка закрыта. А вот этот чертов саксофон все еще на крышке пианино. По моему мнению… – Он резко замолчал.
– Каково же твое мнение? – спросил Алан. – И что ты там говорил насчет Клуба потерянных душ?
– Думаю, что принадлежу к нему, возможно, мы все к нему принадлежим. Янси начал расхаживать туда-обратно перед учительским столом. – Когда я добрался сюда, минут пятнадцать назад, я поставил машину с западной стороны свалки металлолома и пошел пешком к школе. Я почти поравнялся со свалкой, когда увидел женщину, одиноко бредущую по дороге в направлении от Мэйнард-Холла так неуверенно, словно она не могла решить, куда ей идти.
Потом я осознал, что это Мэдж, это моя малышка Мэдж! Не видя меня – я был в тени, – она повернулась вокруг, будто слепая девушка, и отправилась обратно в том же направлении, откуда пришла. Если она нуждается в помощи и утешении, подумал я, старина Яне – тот самый малый, кто его ей может дать! Я почти открыл рот, чтобы окликнуть ее, но кто, вы думаете, появился со свалки, как не Великий Гоблин доктор Фелл, с весьма специфическим выражением на лице?
«Не делайте этого, – сказал он, – не вмешивайтесь, не добавляйте ей огорчений». – «Это Мэдж, – сказал я. – Она тоже будет присутствовать на полуночной конференции?» – «Ее не будет, – сказал доктор Фелл, – нужно ли нам еще больше огорчать ее?» Он велел мне идти в школу, а сам вернулся на свалку, ни сказав не единого слова. Что он там делал, я не знаю, и что он имел в виду – тоже…
Янси сделал паузу.
Послышался слабый звук, боковая дверь открылась и закрылась. В комнату номер 26, переваливаясь, вошел доктор Фелл, без шляпы, неся в одной руке свою палку, а в другой кожаный портфель. Он закрыл дверь в коридор. Положив палку и портфель на учительском столе, он зашел за стол и, глядя на своих компаньонов, длинно и шумно вздохнул.
– Прошу прощения за всю эту конспирацию в духе плаща и кинжала, – начал он. – Мы здесь, мадам и джентльмены, по просьбе капитана Эшкрофта.
– Самого старины Нимрода? – спросил Янси. – Где же сам могущественный зверолов перед Господом?
– Он задержался в другом месте по срочному делу. Поскольку капитан Эшкрофт говорит, что не имеет охоты разговаривать, желание, до сей поры не замеченное в нем, он уполномочил меня изложить вам определенные факты, которые необходимо понять прежде, чем мы сможем понять что-либо еще. Я сам без большого удовольствия смотрю на эту перспективу. Слушать это будет горько, и кое-какие петарды могут взорваться прежде, чем мы закончим. Но это необходимо, у нас нет другого выбора. Если вы устроитесь поудобнее, насколько это возможно при подобных обстоятельствах…
Камилла, Янси и Алан сели за три школьные парты в первом ряду, с некоторым трудом пристроив под ними ноги. Доктор Фелл остался стоять, мучимый тревогой. Из кармана он вынул уже набитую пенковую трубку. Но он не зажег ее, лишь указал черенком на Алана:
– Если на мгновение я мог бы – хрумпф! – воспользоваться методом Сократа, какие самые рискованные вопросы возникают в этом деле?
– Кто убил Генри Мэйнарда и пытался убить Валери Хьюрет? Как объяснить это невозможное убийство?
– Фью! – сказал доктор Фелл с оттенком нетерпения. – Меня интересуют не самые головоломные вопросы, меня интересуют самые рискованные. Как и с кем все это началось? Чьи эмоции начали цепную реакцию, которая завершилась столь ужасным взрывом? Чей характер мы должны рассмотреть прежде всего?
– Вы имеете в виду убийцу?
– Я имею в виду жертву.
– Вы хотите сказать, – вскричала Камилла, – что все началось с мистера Мэйнарда?
– Разумеется! Как далеко мы ни заглядывали бы назад, на горизонте пейзажа мы постоянно видим Генри Мэйнарда. Пусть он присутствует на экране ваших мозгов так же живо, как присутствовал в жизни. Но его внешние физические характеристики – гибкая, подтянутая фигура, всегда тщательно одетая, серебряные волосы, довольно холодные голубые глаза – менее показательны, чем духовные или эмоциональные. Он был человеком с воображением и умом. Он был человеком сильных чувств, обычно подавленных, но они могли и иногда вырывались наружу. Несмотря на убедительное обаяние, которым он пользовался, когда хотел, он был человеком непредсказуемых настроений. По меньшей мере месяц, возможно гораздо дольше, что-то его преследовало и беспокоило. Что это было?
Внешне, по крайней мере, он производил впечатление человека, у которого совсем немного забот. Уже и так обеспеченный, он унаследовал состояние и поместье своего старшего брата. Он добился успеха даже в своем хобби – в академических кругах его высоко ценили. Богатством, здоровьем и восхищением он был одарен в большой степени. Может ли человек просить большего?
И все же он оставался далеко не счастливым; преследовавшее его беспокойство все нарастало. Со времени приезда в Мэйнард-Холл он, по существу, мало что делал, если не считать бесконечных «вычислений» на бумаге, которые он никогда ни с кем не обсуждал и никому о них не рассказывал. Есть ли какие-нибудь указания на то, что это были за вычисления? Хорошо! Предположительно потому, что его дочь возражала против слишком уединенного образа жизни, он пригласил определенных гостей на вечеринку, которая должна была начаться в понедельник третьего мая, и в число этих гостей входили два поклонника, как известно, искавших руки Мэдж Мэйнард. Отметим мельком, что однажды он спрашивал у Мэдж о росте и весе и Риптона Хиллборо, и Янси Била.
Доктор Фелл сделал паузу. Ему ответила Камилла, чуть ли не вскочив от возбуждения на ноги.
– Да! – сказала Камилла. – Меня здесь не было, когда он об этом спрашивал, это было до того, как мы все сюда приехали. Мэдж первый раз сказала мне об этом по секрету, а потом выболтала в библиотеке днем в пятницу, я уверена, что это правда. Но чем это может помочь? Что бы там ни мучило мистера Мэйнарда, разве это не было связано с самой Мэдж?
– В яблочко! – сказал доктор Фелл, постукивая костяшками пальцев по столу. – Его мука – вы использовали очень верное слово! – происходила именно от этого. В этом мы все время соглашались, этого никто никогда не отрицал. Вы, мистер Бил, в некоторых подробностях описывали знаменитый инцидент под магнолиями ночью в воскресенье второго мая. Вы помните?
– Помню, – согласился Янси.
– Мэдж говорила с каким-то неизвестным мужчиной, который ушел как раз перед тем, как появились вы. С чердака вниз пришел Генри Мэйнард, снова в муках, и добавил путаницы в и без того уже запутанную сцену. Он был спровоцирован любопытной вспышкой, когда Мэдж, взорвавшись по каким-то своим собственным причинам, закончила: «Иногда мне кажется, что не стоит…» Что она хотела этим сказать? Как это было связано с муками Генри Мэйнарда?
– Дорогой мой Великий Гоблин, – взревел Янси, – я уже говорил, что не знаю, и задавал вам тот же самый вопрос. Штаны господни, что все это значит? Мы пытаемся узнать, что болело в душе у старикана, но никаких сведений нет!
– Есть! – сказал доктор Фелл.
Положив трубку, он расстегнул металлическую застежку на портфеле, лежавшем на столе, открыл его и залез внутрь. Но не вытащил оттуда никаких бумаг, которые в нем, очевидно, лежали. Вместо этого он снова взял свою пенковую трубку и указал черенком на Алана Грэнтама.
– Подумайте! – сказал он. – По дороге в ресторан «Дэвис» в субботу вечером, если помните, я спросил, есть ли у вас какие-то предположения, объясняющие подчас поразительное поведение Мэйнарда. Вы заострили ситуацию в духе, вполне свойственном викторианским новеллам, предположив, что Генри Мэйнард может оказаться не настоящим Генри Мэйнардом, а только самозванцем. Хотя я был вынужден отвергнуть этот аргумент как ошибочный, но все же ответил вам, что это ведет самым прямым образом к другой мысли. И эта мысль, разумеется, способна многое объяснить в его отношении к дочери.