Темная сторона любви (Рассказы)
Шрифт:
Будто содранная шкура с блаженной памяти их белого шпица.
Как-то бабку сбил автобус, что проходил мимо наших ворот, под который она сунулась сослепу. Я выбежал с другими смотреть. Белую горжетку забрызгала густая кровь, неожиданно красная для старухи. Я, кажется, ожидал, что у старух и кровь седая. Еще я старался выбросить из памяти неожиданно белые и полные ноги в венах поверх круглых резинок на простых чулках. Бабка эта выжила и пережила, кажется, своего сына, который вернулся с войны инвалидом, – под
Москвой ему прострелили ногу…
И вот опять на моей дороге,
Германии, повстречался белый шпиц. Вернее, его разросшаяся копия.
Меня подмывало зайти в магазинчик, но я не решался: рыжая мадам не располагала к праздной беседе, а покупать у нее мне было нечего, да и денег лишних не было, – я ведь был “осси”, то есть принадлежал к немцем “с востока”, которых приняли на свою голову с благословения вашего Горбачева западные собратья. Я и переехал на Запад в поисках работы, сразу после смерти жены – она умерла от лейкемии за день до воссоединения: мечтала о нем, как о втором пришествии, не дождалась, а я – кому было и при коммунистах непыльно – дождался, но не особенно ликовал с остальными у стены. Все-таки овдовел. Хотя, если честно, я не то чтобы плакал после потери любимой супруги, – я смеялся от радости, что освободился от этой зануды, но все относили мое ликование на счет сноса стены.
Эйфория в стране быстро кончилась вместе с новыми деньгами.
Высокооплачиваемой работы для дизайнера с востока не было.
Безработица нарастала, я никак еще не вписывался в здешнюю
“западную” жизнь. В тот городишко на Руре я угодил, соблазнившись приглашением, которое на деле оказалось ловушкой для доверчивых: работа в одной маленькой фирме, которая принадлежала турку, хитрому и скупому. Под видом оформления он заставлял не только вырезать из металла и пластика торговые вывески на заказ, но и гонял монтировать их на фасадах магазинов и лавок. В холод и дождь, на высоте и с кувалдой. Я привык работать в тепле, в бюро, за кульманом или чертежным столом. Но пока ничего не подворачивалось, я ходил злой, со сбитыми пальцами и клял и город, и западных “собратьев”. Не я один оказался здесь на западе в положении человека второго сорта.
Некоторые уже, повторяю, начинали жалеть о воссоединении и вздыхать о работе, всегда доступной на бывшем “востоке”. Да вы, вероятно, в курсе. Где она, голубая мечта – любая работа под рукой каждый день, как это было при Хонеккере? Хотя в другой части, бывшей ГДР, и работы было меньше и платили теперь еще меньше.
Для зажиточной хозяйки модной лавки, владелицы собаки, японского джипа у дверей и, думаю, шикарного дома, я был вроде вас – нежелательный беженец с востока, если не хуже! Дожили, как говорится, – я был для своей немецкой “землячки” хуже любого эмигранта! И меня это злило – ведь мы были одной крови, жили в одной стране, перенесли тяготы одной войны. Я, повторяю, был злой тогда.
Очень злой… Злой, “как собака”, если хотите!
Шпиц интересовал меня все больше и больше. Так тянет запретное. Так
“смертное манит”, – как подобную тягу сформулировал в рассказе с таким же заглавием Борис Вогау, немец по национальности, известный у нас и у вас как Борис Пильняк. Не удивляйтесь, я учился в университете во Франкфурте на Одере, захаживал на лекции на факультет славистики, где существовали русское, польское и украинское отделения. Если уж всю правду – когда-то у меня была и
“веселая вдова” из Польши – мы ходили друг к дружке в гости через мост, пограничники смотрели на это сквозь пальцы. В “советский” период к тому же поощрялся интерес к русскому языку. Но здесь, в западной глубинке, я был бы белой вороной, скажи я, что читал
Мицкевича и Пильняка на их языке, хотя и со словарем. Вот вам и
“тевтонский дух”! Ну, кто из вас читал “Дзядры” Словацкого в подлиннике?
Рыжая хозяйка сама помогла мне. Она как-то неожиданно совсем встретила меня на пороге, когда я шел мимо и, по обыкновению, замедлил шаг у витрины ее лавки. Она сама поздоровалась первой. Я опешил. Что-то оветил. Она пригласила меня войти. “Вы каждый раз заглядываете сюда через витрину, я заметила. Вас что-то интересует?”
Я ответил, что просто любуюсь, что у нее хороший вкус, что витрины очень привлекательны и что я сам – немного художник. Для себя я начал тогда писать маслом. Иногда удавалось “по-черному” подработать ормлением витрин в магазинчиках и росписью залов в мелких кафе.
Она пригласила меня войти в лавку, и я вошел.
Шпиц стоял на своем месте.
Я сделал вид, что не замечаю его, хотя обошел собаку, стараясь держаться подальше.
Хозяйка предложила мне посмотреть свою новую экспозицию.
Обыгрывалась рука как таковая. Точнее – кисть. Красные, синие, и красные с синим кисти рук из керамики, стекла и фарфора были расставлены на подставках, подвешены под потолком, красовались на стенах. На иных были перчатки. Некоторые держали сумочки, зонты.
Другие сжимали шали, платья, плащи. Придерживали шляпы окаменевшими пальцами.
Растянуты были между мертвых рук шарфы и длинные нити бус. На этот раз все было кроваво-красных тонов с включениями лазурного и темно-синего, почти черного цветов.
Сам красный от смущения, я пытался уклониться от приглашения
“присесть и выпить кофе”. Все-таки она меня усадила. И не куда-нибудь. Она подвела меня незаметно к собаке и подтолкнула прямиком на спину шпицу. Когда я плюхнулся на него, все во мне сжалось от ужаса.
Это была банкетка. Скамеечка в форме собаки, обитое мягкой овчиной чучело. Точнее, кушетка. Я бы назвал ее “пуфом” на французский манер, но в Германии этим словом называют публичный дом. С улицы я не разобрал, что это – чучело. Хотя я иногда и сейчас сомневаюсь, было ли это всегда только чучело…
– Не пугайтесь, он крепкий, выдерживает даже моего брата…
Мужчина, которого я видел, был, как оказалось, не мужем, а братом.
Становился понятен интерес рыжей хозяйки к мужчине ее возраста или чуть старше, каковым я и был.
За кофе мы говорили о дизайне и живописи. Все это время я дрожал от внятного страха, который шел снизу, от проклятой собаки-дивана. Вся она была воспроизведена с пугающей достоверностью. До молочно-белых клыков, бисера мелкозубья. Красной спирали языка, раковины пасти.