Темная сторона Москвы
Шрифт:
— В карманах-то посмотрите!
— Да нет у меня ничего! — в раздражении воскликнул Алексей Аркадьевич. — На, смотри!
И вывернул было карман, намереваясь показать его пустоту. Но из кармана, как назло, выпала и, звякнув, покатилась по мостовой серебряная монета. Алексей Аркадьевич растерянно поднял ее и повертел в руке. Гривенник. Дичь какая. Он минуту назад держал руку в том самом кармане и мог бы поклясться, что никакой монеты в нем не имелось!
А все-таки садиться в серый экипаж Алексею Аркадьевичу не хотелось. Но упорный возница не отставал, а никаких аргументов против поездки Всесвятов так
Но, видимо, с диким своим проигрышем вместе Алексей Аркадьевич утратил такую огромную часть самоуважения, что у него духу на такие дела не стало. Мысли о близкой неминуемой смерти отравили мозг, парализовали волю. И несчастный Алешенька сдался.
Будто во сне, протянул он руку, положил ее на край коляски, намереваясь взобраться на место седока.
Серая кожа под рукой неприятно скрипнула, и тут же раздался рядом чей-то утробный гадкий смешок.
Алексею Аркадьевичу так это не понравилось, что еще секунда — и он бы выскочил обратно на мостовую!
Но именно эту нужную секунду у него отняли. Едва только нога Всесвятова коснулась ступеньки коляски, возница что-то страшно закричал, махнул кнутом и хлестнул коней.
Зловещие вороные взметнулись на дыбы и, заржав, рванули с места так, что Алексей Аркадьевич с малодушным щенячьим взвизгом повалился на дно коляски и уж больше не поднялся.
Серый экипаж помчался во тьму. По пустынным улицам прокатилось гулкое рокочущее эхо. От коней вытянулась длинная черная тень; какое-то время она бежала по стенам и крышам, будто запутавшись в хитросплетении городских построек, но вскоре грозно выгнулась, вскочила на ближайшую крышу и рванулась выше, еще выше… Выше кремлевских башен; выше колокольни Ивана Великого, в беззвездное черное небо поднялась скачком… И в бездне сгинула. Громадные черные кони с повозкой втянулись, словно дым в трубу, в какое-то неведомое небесное отверстие.
Алексея Аркадьевича Всесвятова с той поры больше никто и никогда не видел.
Да и к чему?..
У живых картежников много кредиторов, а у тех, кто позорней всего продулся и замыслил дьявольское дело — самоубийство, кредитор уже только один: Смерть.
Для нее-то и ездил ночами по Кузнецкому дешевый серый экипаж, всего за гривенничек в любой конец Москвы.
«Если во сне видите Вы себя в игорном доме проигрывающим — Ваше бесчестное поведение будет причиной гибели близкого человека».
Как ни бездарен толкователь снов Миллер, а Алексею Всесвятову он честно напророчил: кто же может быть ближе человеку, нежели он сам?»
Доходный дом
Ул. Мясницкая
Всякий мастер своего дела издревле на Руси пользовался благоговейным уважением народа.
Искусство кузнеца, плотника, каменщика, сапожника, швеца, мельника почиталось таинством и даже приравнивалось к колдовству.
Важнее всего прочего считалось, конечно, строительство дома. Умные заказчики-хозяева непременно соблюдали все обряды по народной традиции: заручное, обложейное, обсевание матицы, обмывание углов и другие — все, как положено.
Потому что если попадется мастерам прижимистый, скупой хозяин, да не заплатит уговоренных денег в срок,
Эта история о том, как мастера наказали скрягу. Так рассказывали ее когда-то московские старожилы.
Незнатные жители Москвы — супруги Кусовниковы, обое из мелкопоместных дворян, были бездетны, и под старость от множества родственников унаследовали много имущества; мало и редко они что-то тратили; в свете ни с кем почти не общались; деньги копили; дурных привычек не завели.
А получили они в собственность несколько имений в Рязанской, Тамбовской и Костромской губерниях, конный завод под Владимиром, мануфактуры в Брянске.
Старик Кусовников банкам ни капли не доверял: опасался, что обманут. Весь немалый капитал — доход с имущества — хранил у себя дома, прятал, что называется, в чулке под матрасом.
Но ведь кроме мошенников существуют на свете еще и воры-домушники, и разбойники-налетчики! Богатство, о котором приходилось столько думать, стало причиной таких волнений и переживаний, какие разве что самые трепетные и нежные родители испытывают иногда из-за детей. Болезненные, трудные волнения.
У стариков сделалось почти манией — не расстаться с деньгами, не потерять их. Они настолько этой мыслью прониклись, что, даже посещая церковь, ни полушки не подавали нищим.
«Притворы! Вымогатели!» — ругался Кусовников, продираясь сквозь лес протянутых из толпы рук. Ухватившись за полу его сюртука, за мужем поспевала старушка Кусовникова и тоже ворчала и сердилась.
Богатство требовало от стариков постоянных жертв. И они жертвовали ему, не жалея себя. Они вынужденно отказались от прислуги. Слабея и дряхлея, боялись пускать в дом незнакомых людей: не ровен час, попадутся злодеи, вызнают секреты, ограбят и по миру пустят. Но и в одиночестве своего большого, но пустого дома проживать без прислуги было им страшно.
Вот тогда и пришла старику Кусовникову светлая мысль: отстроить на часть капиталов доходный дом. С тем, чтобы поселиться в одной из его квартир и таким способом сэкономить на содержании собственных хором. В жильцы дома отбирать только солидных и по рекомендации. И зажить: вроде как и среди людей — а вроде как и сами по себе. Опять же, и капитал будет работать, доход приносить.
Мысль, казалось, вполне разумная. Но на деле вышло ужасно.
Начав действовать согласно плану, Кусовников купил участок земли для постройки на Мясницкой улице.
Эта местность считалась в те времена грязной — по слухам, когда-то была тут обширная свалка отходов и даже скотомогильник. Жилых домов на улице не строили — только магазины. По соседству как раз возводили «Чай-Кофе» в замысловатом азиатском стиле, а дальше в ряду шли одни только торговые и меняльные лавки, магазины готового платья да сапожная мастерская на углу.
Кусовников дурной репутацией местности нисколько не смутился. Напротив: обрадовался, что участок удалось купить по дешевке. Проект дома выбрал самый простецкий и недорогой. Нанял подрядчика для строительных работ, но, не доверяя своему наемнику ни на мизинец, то и дело шпионил за ним, проверяя счета, вымарывая всякий лишний расход, торгуясь по каждому гнутому гвоздю.