Темное безумие
Шрифт:
— Ты должна.
— Потому что ты помог мне?
— Да. Это цена. Сделка. — Я наклоняю голову. — Разве ты не благодарна мне за все, что я тебе показал? Если бы ты могла повернуть все вспять, то стала бы?
Она качает головой.
— Нет. Я бы не стала, но я не знаю, как…
— Ты поймешь. — Я сжимаю руки в кулаки. — Если наступит день, когда тебе придется убить меня, ты это сделаешь.
На ее лице появляется испуганное выражение, но также быстро оно исчезает. Она уже думала об этом раньше. Ей пришлось. Мы друг для друга такая
Даже если болезнь матери не погубит меня, то это может сделать моя любовь к Лондон.
ЛЮБОВЬ — ЭТО БЕЗУМИЕ.
— Если ты не можешь мне помочь, у тебя нет другого выбора, кроме как покончить со мной, Лондон. Обещай мне.
— Наверное, я не смогу… — Она замолкает, задумавшись. — Но Лидия может.
Мои губы медленно растягиваются в улыбке.
— Тогда я думаю, мы все-таки не должны от нее избавляться.
— Лидия Прескотт так же важна, как и мальчик, который все еще заперт в темной яме под оранжереей. — Она тяжело сглатывает, морщась. — Как твой врач, как женщина, которая тебя любит, я прошу тебя обнять его. Он тебе не враг. Перестань пытаться сбежать, Грейсон.
Я с силой втягиваю воздух. По спине ползет жар. Злость окрашивает все вокруг в красный.
— Да ты сорвала пластырь, — говорю я. — Полагаю, это справедливо. Кажется, эти решетки пробуждают в нас честность, детка.
Она кивает, как будто вспоминая пребывание в клетке, где я запер ее, заставляя вспомнить прошлое, которое она пыталась похоронить.
— Замок и ключ, — говорит она. — Мы — неизбежность.
Я улыбаюсь.
— До смерти?
В ответ она стягивает шарф. Я пристально слежу за ее действиями, движением руки, как она просовывает руку под шарф, чтобы снять его, одновременно доставая что-то из медальона.
Охранник в конце коридора не замечает этот маневр, в отличие от меня. Только я не могу сосредоточиться на том, что она заворачивает в шарф. Я вижу только рубцы, синяки — темные отпечатки пальцев на ее шее.
Я сжимаю прутья так сильно, что пальцы начинают болеть.
Я убью его.
Я знаю это так же точно, как то, что чертово небо голубого цвета.
Лондон замечает нарастающее во мне напряжение и произносит:
— Нет. Он все еще нам нужен. — Она бросает взгляд на охранника. Он наблюдает за нами. — Это мой выбор. Мой.
Ярость бушует внутри меня.
— Тогда тебе лучше первой добраться до него.
Несмотря на мои попытки быть больше, чем… лучше, чем… обычные люди, я не бог. Я состою из крови и костей, а Лондон поселилась у меня в голове. Так глубоко, что я чувствую, как она становится частью меня. Боль никогда не прекратится. Желания никогда не прекратятся. Я человек, и я слаб, и она по-прежнему мой единственный шанс на свободу. Моя потребность в ней не угаснет.
Охранник встает.
Я отпускаю прутья, руки горят.
— Дай мне шарф.
Лондон делает быстрый вдох.
— Ты это спланировал? — Спрашивает она. — Еще тогда. До всего. Ты спланировал все это с такой
— Как в ужасной шекспировской трагедии, — говорю я ей. Я запомнил более сотни различных замков. Как только я увидел вытатуированный ключ на ее руке, то точно знал, что это за замок и какого производителя. Оставалось только получить чертежи. И достать записи о том, какие тюрьмы и изоляторы в штате Мэн пользовались данными замками. — Я выбрал Рокленд не только из-за его красоты, — это все, что я произношу вслух.
Ее мягкие губы приоткрываются. Она переводит взгляд на решетку, исследуя ее сверху донизу. Камера в ее подвале изготовлена той же компанией, которая много лет назад оборудовала камеры в полицейском участке ее отца. Я уверен в этом, потому что специально узнал. И тот же производитель изготовил камеру, в которой я нахожусь сейчас.
Она понимающе улыбается.
— Мы — извращенный вид неизбежности. Это не судьба. Просто мы обречены.
Наверное, она права. Если ты вылез из подвала или подземелья, то вряд ли будешь светлым ангелом… Скорее темной тварью. Демоном, загорающимся на свету.
— Ты все так же красива, — говорю я хриплым голосом с акцентом, который я пытаюсь скрыть. — Мой темный ангел.
Ее взгляд фокусируется на мне.
— Как ты узнал, что я соединю все точки?
Я качаю головой.
— Я не знал. Это судьба, Лондон. Переменная между нами, которую я никогда не мог разобрать на части и проанализировать. Мы неотвратимы. Неизбежны. Единственная тюрьма, из которой я не хочу сбегать.
Она смотрит на шарф в руке, глядя сквозь ткань на ключ, спрятанный внутри.
— Это может не сработать.
Да. Возможно, это не сработает. Наверное, даже не должно сработать. Шансы на то, что ключ, которым открывалась клетка из ее детства, совпадет с замком этой камеры, очень малы. Я уже посчитал. Вычислил шансы. Но, как и мы, он может быть деформирован и превращен во что-то идеальное.
Парочка грубых движений и ключ Лондон будет точно соответствовать замку.
— Мы связаны на более глубоком уровне, — говорю я ей. — Через решетки, клетки и тюрьмы… в буквальном смысле и фигуральном. Вот почему ты никогда не стала бы для меня расходным материалом. Ты идеально мне подходишь.
Верит ли она мне? Некоторыми вещами нельзя манипулировать. Мои чувства к ней реальны.
— Я не герой, Лондон, — говорю я. — Но я и не злодей.
— Время вышло, доктор, — кричит охранник.
Лондон движется быстро. Она бросается к камере и проталкивает шарф сквозь решетку.
— Он заберет меня, — шепчет она. — Позволь ему забрать меня.
Я хватаю шарф и пытаюсь дотронуться до ее руки, отчаяние накрывает меня, когда ее оттаскивают.
— Отпусти ее!
Два охранника прижимают Лондон к стене, давая мне достаточно времени, чтобы засунуть ключ в рукав — как дешевый фокус.