Темное торжество
Шрифт:
Вот только слова эти звучат далеко не так грозно, как мне бы того хотелось.
Другие всадники отъезжают прочь, давая нам иллюзию уединения. Я, впрочем, не сомневаюсь, что все они напрягают слух, силясь разобрать хоть словечко.
За спиной у меня снова рокочет, и я даже не знаю, чего ждать — слов или смеха, а повернуться нет сил, голова слишком болит. И, кроме того, несмотря на ярость и раздражение, я бесконечно наслаждаюсь мощью его рук. Как славно, когда такие длани отгораживают тебя от остального мира. В частности,
Вот же проклятье!..
— Где мы?
— На дороге в Морле.
От новой волны тревоги и страха голова опять идет кругом, но я лишь сжимаю зубы и делаю попытку слезть с лошади непосредственно на ходу. Чудище легко удерживает меня.
— Ты что, спятила? — интересуется он. — Сиди смирно, не то свалишься.
— Мне совсем в другом месте нужно быть!
Он молчит, только держит до того крепко, что я дышать почти не могу. Как же просто было бы сдаться и уступить силе этих ручищ. Мне именно так и хочется сделать.
— Отец за меня выкупа не заплатит, — произношу я с презрительным смешком. — И аббатиса не раскошелится. Ты же ради этого похитил меня?
Когда он отвечает, в голосе проскальзывает какая-то странная нотка:
— По-твоему, мне выкуп за тебя нужен?
— А то что же еще? Ну, не выкуп, так месть…
— Я тебя не похищал, — произносит он обиженно. — Я тебя спас!
— А я не просила, чтобы меня спасали!
Рука в грубой перчатке с раструбом тянется к моей голове и очень бережно заставляет меня ее повернуть.
— Сибелла. — В его устах мое имя звучит музыкой. — Я ни под каким видом не отпущу тебя к д'Альбрэ.
Я попросту гибну при виде вот этой нежности в его глазах. Как же все глупо, говорю я себе. Как бессмысленно. Этот пентюх готов спасать всякого, кто встретится ему по дороге.
Вот только не желает слушать доводов разума. Когда-то он поехал за своей сестрой. А теперь — за мной.
Опасаясь, как бы он не распознал моих истинных чувств, я отворачиваюсь и пытаюсь вернуть ярость, владевшую мной только что, но не нахожу ничего. Лишь бесплотное эхо той вспышки.
— Мне нужно вернуться, — говорю я, силясь убедить не столько его, сколько себя. — Если я этого не сделаю, аббатиса пошлет туда Исмэй. А может, даже Аннит, хотя та до сих пор и монастыря-то не покидала. Ни у той ни у другой даже шанса не будет подобраться к д'Альбрэ.
Между тем, как я была настолько готова принять свою судьбу, причем не из покорности, а по куда более веским причинам? Мной двигала даже не месть — я собиралась действовать во имя любви. И что? Вот уже во второй раз этот человек… этот, чтоб ему, утес в латах этак легким движением пускает по ветру и все мои планы, и с превеликим трудом обретенную смелость!
И хотя реальные причины, толкавшие меня к столь отчаянным действиям, никуда не исчезли, вернуть былую решимости мне, боюсь, не удастся.
— Аббатиса ведь не
Я негромко отвечаю:
— И что мне, жизнью своих подруг рисковать? И потом, что, если это моя судьба, мое предназначение — остановить д'Альбрэ? А я от нее уклонюсь?
Он некоторое время молчит, и его жизнерадостность истаивает, как снег под весенним солнцем.
— Можем ли мы знать свою судьбу? — говорит он затем. — Я вот думал, что мне суждено выручить Элизу, но из этого ничего не вышло, значит — не судьба. Не удивлюсь, если окажется, что о судьбах стоит судить, только когда жизнь уже прожита и тебя в землю кладут.
Боюсь, тут он прав, но сдаваться я все равно не спешу:
— А что, если в Морле тебя ждет неудача?
— Нам следует убедиться, что это не так.
— Только скверный предводитель, — говорю я, — складывает все свои надежды на победу в одну-единственную корзину.
— Сибелла… в одиночку ты его все равно не остановишь.
Какие же соблазнительные слова он произносит. Уши, что ли, заткнуть, спасаясь от искушения?
Я шепчу:
— Я обязана попытаться.
— Ну да, только выбора у тебя нет, — говорит он. — Ты похищена тем, кто гораздо сильнее тебя, и сбежать не удастся. Примирись с этой мыслью и успокойся. Кстати, вещички твои я захватил, так что пусть аббатиса считает, будто ты поехала в Нант — как и было задумано.
Я помимо воли восхищаюсь его предусмотрительностью. Даже в глубине души надеюсь, что все получится. Вот так взять и освободиться не только от д'Альбрэ, но и от аббатисы? Похоже, наверное, чувствовала себя Аморна, когда ее впервые выпустили из преисподней…
Огромная ладонь Чудища накрывает мою голову и притягивает ее к его груди.
— Поспи, — советует он. — А то опять оглушу.
Да чтоб его! Я засыпаю. Нет-нет, только потому, что мне самой этого хочется.
Когда я открываю глаза в следующий раз, лошадь стоит на месте, и я вижу, что солнце клонится к горизонту. Мы собираемся разбить лагерь на ночь.
Моргнув, я вижу, что к нам направляется Винног, и Чудище собирается поручить меня его заботам. При приближении угольщика лошадь принимает в сторону и метит копытом, Чудище дает шенкеля и бормочет команду, призывая ее к порядку, и я соскальзываю с седла на руки Винногу.
— Что это с коником? — благополучно встав наземь, спрашиваю я.
— А это, госпожа моя, разве коник? — бурчит Винног. — Это же нечистая тварь прямо из преисподней!
Чудище одаривает нас улыбкой, чуточку отдающей безумием, и уезжает на край лагеря, где устроили коновязь.