Темные силы
Шрифт:
— А меня он ни в грош не ставит.
— Ничего подобного! — Сашка меня обнял и прижал к себе. — Помнишь, как он тебя омлетом кормил?
Конечно, я помнила. Такое не забывается, и воспоминания об этом грели меня в трудные минуты, В прошлом году мы с Хрюшей погавкались, уж не помню, из-за чего, скорее всего —из-за какой-то ерунды, и я вылетела из дому, чтобы хоть как-то успокоиться. Когда я вернулась, ребенок стоял в прихожей, напряженно глядя на входную дверь, словно боялся пропустить мое появление.
На самом деле так и было; завидев меня, он помчался на кухню и чем-то
Конечно, сердце мое не выдержало, я чуть не расплакалась от умиления. Как это по-детски и одновременно по-мужски: не прощения просить, а встретить меня сервированным столом и любимым блюдом, сделанным своими руками! От моей обиды и следа не осталось; усаживаясь перед тарелкой, на которую сыночек выскребал со сковородки последние омлетные крошки, я ласково спросила:
— А что же ты? Ты не будешь омлет?
— А я такую гадость не ем, — был ответ.
Эта история уже давно перешла в разряд семейных легенд, но вспоминать ее всегда приятно.
— А насчёт «не пьет» ты погорячился, — заметила я мужу. — Мне вот нужен был его паспорт, а он где-то болтался. Я ему на трубку позвонила и спросила, где паспортина, получила разрешение покопаться в секретере. Паспорта не нашла, зато нашла пустую бутылку из-под красного вина.,.
— Хорошего хоть вина, или бормотухи? — уточнил Сашка.
— Нет, какого-то приличного. Я уж его спрашивать не стала, он сам пришел и спохватился, наверное, что я могла наткнуться на плохо спрятанную тару. Говорит мне: забыл тебе сказать, что мы с Васей в субботу купили бутылку вина и выпили. Спрашиваю, по какому поводу? Говорит, отмечали день рождения Джимми Хендрикса. А чем, говорю, закусывали? Отвечает, сыром.
— Ну вот видишь, — обрадовался Сашка. — Прямо как английские лорды, не в подворотне из горла, занюхав рукавом, как, между прочим, я в его возрасте делал, а дома, из бокалов, да еще сыром закусывали. Я им горжусь.
Обсудив молодое поколение, и признав, что не все так плохо, мы перешли к обсуждению наших скорбных взрослых дел.
— Неужели нельзя возбудить дело в связи с .тем, что кто-то в Библии кровью пишет? — возмущался Сашка.
— Нельзя. А по какой статье ты возбудишь? Может, кто-то своей кровью писал. А это не преступление.
— Хорошо. А подпись кровью на договоре? Кровь, между прочим, женская, а договор подписан мужчинами. И чьей же кровью они его скрепляли?
— Саша, пойми, это все еще не указывает на преступление. Может, кто-то добровольно им свою кровь пожертвовал.
— Что за бред! Дурацкие ваши законы!
— Возможно. Но пока не будет бесспорных признаков преступления…
— Ладно, я понял, что с вами, крючкотворами, каши не сваришь, — махнул рукой муж. —Ты мне лучше скажи, мы переезжать будем?
— Наверное, нет.
— А маньяк как же? Мы его уже не боимся?
— Маньяк под контролем.
— И кто его контролирует, позвольте узнать?
— Синцов. Вопросы есть?
— Я, конечно, Андрюхе доверяю, но все же он уже у вас из-под носа удрал.
— Надеюсь, что Андрей это тоже помнит.
— Слушай, а неужели никак нельзя разговорить родственников пропавших женщин? Ты же не думаешь, что они все, как одна, беглянки? С ними явно случилось что-то нехорошее…
— Саша, зачем ты мне на ночь глядя настроение испортил? — сказала я с досадой. — Я стараюсь об этом не думать, а ты тут опять.
— Это смешно, — заявил Стеценко. — Ты не можешь об этом не думать, поскольку это ключевой вопрос всей истории. Если вы поймете, куда они делись, вы все остальное поймете.
— Возможно. И что мы будем делать с нашими знаниями? Вопросы задавать нам некому. Паше Иванову — бесполезно, а главный черт с рогами — вне пределов досягаемости.
— Ты этого имеешь в виду, который кровью пишет? — задумчиво спросил Сашка.
— Его, а кого же еще?
— Но его-то, насколько я понял, ты хоть арестовать можешь? По этому делу о мошенничестве?
— Ну, в общем, да, — нехотя признала я, — Правда, я не уверена, что суд даст санкцию на его арест. Доказательства там довольно хлипкие.
— Да ты что! Ты же уверена, что там афера прокручена с комбинатом!
— Вот именно. Там все на внутреннем убеждении, а это не доказательство.
— Да, жалко, что у нас нет еще банка генетических данных, — сказал Сашка. — Представляешь, как было бы удобно: у нас есть кровь, которую мы исследуем методом генной дактилоскопии, и на тебе — фамилия, имя, отчество и домашний адрес того, от кого кровь произошла. Американцы уже вовсю это внедряют. Берут кровь у граждан, составляют формулу, заносят в компьютер, а если возникает нужда, например, труп какой неопознанный, или от насильника выделения на месте происшествия, р-раз — сверили и уже знают, кого искать.
— Да, было бы неплохо. А вдруг он действительно писал кровью пропавших женщин…
— Слушай, Маша, — вдруг хлопнул себя по лбу Стеценко, — а почему бы тебе действительно не провести генетическую экспертизу? У нас есть кровь из надписей, так?
— Ну, так. Ты хочешь сказать, надо взять какие-нибудь образцы для сравнения у родственников пропавших?
— Ну да. Может, локоны какие-нибудь хранятся, или зубы. У одной дамы, насколько я помню, дочка есть, можно у нее кровь взять. У девочки этой, Юли, есть оба родителя, они могут сдать кровь, этого будет достаточно для решения вопроса, не их ли дочери принадлежит кровь в надписях. Конечно, это было заманчиво. Если бы удалось доказать, что в Библии и на договоре писали кровью пропавших людей, тогда возбудить дело было бы полегче, даже без заявлений родственников. И работать по возбужденному делу — это совсем не то, что украдкой опрашивать людей, которые имеют полное право не пустить тебя на порог.