Тёмные тропы
Шрифт:
– Говори.
– Я… я не принадлежу себе, почти всегда. Меня ведут, управляют. Глубь – мы ведь в Глуби? – разумна. А может… Не знаю, как объяснить, но ею правит какая-то сила! Она проникает в меня, она хочет меня к себе…
– Зачем?
– Не знаю! Что-то будет, когда я стану ее частью, что-то очень плохое, ужасное! Иногда контакт теряется, как сейчас. Она повсюду. Ей… тысячи лет, миллионы…
– Шейх, отставить! – голосил Лукавый. – Твою ж мать, дубина, ты все нам испортишь!
Марина зажмурилась, готовая
Прижатая щекой к земле, Марина рассматривала нависшие над ней лица и поражалась, что никто не чувствует чужака – огромного, могущественного. Он сотрет их без сожаления, обратит в ничто!
Не замечая того, она заговорила на языке змееглазых:
– Чужак не хочет, чтобы вы были! Никто из вас, дети Змея! Он хочет вас убить, но пока вы ему зачем-то нужны. Вы ему не подходите, вы у него не получились! Вы ему не подошли! Да прислушайтесь же к себе!
Змееглазые закивали, жрец сверкнул заплывшими жиром глазками:
– Она прозревает Змея! Давно такого не было!
Марина закусила губу. Бесполезно. Второго шанса может не быть. Разве что если Данила…
И снова обрушилось спокойствие, спеленало в кокон. Покой. Тишина. И невидимые ладони оглаживают лицо. Только любовь хозяина этого мира – чуждая, льдистая и будто неживая. Он и сам словно неживой, но Марина не смеет противиться.
Потом – сон. Пристальное внимание змееглазых, бесполезных для Него. Вскоре их внимание ослабло…
А после появились другие. Те, кого именуют Храмовниками.
Остаток ночи Шейх не спал – думал над словами Марины, так похожими на бред. Она и правда превратилась в куклу – люди так себя не ведут, но не исключено, что это сумасшествие или наркотики.
Шейха настораживало незримое присутствие чужака. Раньше он списывал это на непривычность обстановки, теперь же стал намеренно обращать внимание на необычные ощущения. Кто-то будто взирал на него с беззвездного неба, из переплетений лозы, из мутных луж. Вдыхал ветром, направленным сверху вниз и наоборот, ворочался в кронах деревьев.
Кого имела в виду Марина? Создателя или существо, сидящее за пультом управления и двигающее фигурки? Чужак выплыл из наркотического дурмана девушки или есть на самом деле?
Шейх готов был к встрече с воинами храма, но не ожидал, что они появятся настолько внезапно. Они вышли из рассветных джунглей, тихие, будто призраки, в ритуальных доспехах из начищенной до красного блеска меди. Воины были вооружены копьями, украшенными пучками перьев. Всего пять хранителей, но наверняка в джунглях прячутся еще.
– Буди Олюкта, – велел Шейх второму дозорному – одному из телохранителей жреца.
Телохранители еще не забыли позора с хмой и слушались Шейха. Змееглазый, дико зыркнув на храмовников, побежал будить жреца, а Алан широко улыбнулся и приготовился к диалогу.
Если он правильно осознал расклад, это обособленное племя змееглазых – хранители Храма – должны были пропустить отряд. Как-никак, шли не на прогулку, а Великий Ритуал исполнять, открывать Темный Проход, как выразился недавно Олюкт. Вот только если это проход в местный аналог Рая – то почему он «темный»?
– Шшшенщщщина, – внезапно сказал один из храмовников, – где шшшенщщщина?
После припадка откровения для девчонки соорудили шатер и охраняли ее надежней, чем Олюкта. Все тряслись над Мариной, и она снова принимала поклонение, как должное. Шейх и сам ловил себя на эмоциональной заторможенности – сказывался новый мир.
– Там, – Шейх махнул рукой в сторону лагеря. – Сейчас придет Олюкт, будете с ним разговаривать.
Храмовники переглянулись.
– Дикарь, – сказал один из них и ткнул в Шейха древком копья. – Он – дикарь.
– Где шшшенщщщина?!
Шейх занервничал: воины храма были фанатичными ревнителями святыни. Не исключено, что они не пустят в долину представителей другого народа. Этого не учел ни он, ни Лукавый.
– Воины храма! – одышка мешала Олюкту быстро бегать, но не мешала громко верещать. – Я – Олюкт, верховный шшшрец, приветссствую вассс!
– Шшшенщщщина, – повторил говоривший первым, тупо, как робот. – Где шшшенщщщина? Приведи!
– Избранная отдыхает…
– Веди сссюда!
Жирная шея Олюкта судорожно дернулась. «Ага, – сообразил Шейх, – сейчас он притащит Марину, и храмовники увидят, что она – “дикарь”, не змееглазая. А тут еще Лукавый и Рембо. И придется нам воевать»…
Воевать, сказать по правде, не хотелось. Воины храма, даже не очень хорошо вооруженные, казались опасными противниками, тренированными, профессиональными.
Олюкт приказал телохранителю привести Марину. Шейх на всякий случай пошел со змееглазым – как-никак, девочка – часть таинственного замысла Тараса Астрахана, и в интересах Шейха оградить ее если не от всех опасностей, то, по крайней мере, от глупых случайностей.
Телохранитель замер у шатра и воззвал:
– Госсспожа! Госсспожа!
Клапан шевельнулся, и наружу высунулась голова другого змееглазого.
– Госсспожа ссспит.
– Разбуди. Олюкт зовет госсспожу.
Марина проснулась сама. Она выскользнула из шатра – растрепанная, со следом от подушки на щеке, в перекошенной ритуальной тунике с растянутым стоячим воротом и прозрачными рукавами. На девушку, которая несколько часов назад молила о смерти, она походила отдаленно: отрешенный взгляд, восковое лицо без эмоций…
– Мы у Храма, – сказал ей Шейх, откуда-то зная, что все это ей известно. – Пришли хранители и хотят тебя видеть. По-моему, они не в восторге от того, что ты – человек.