Темный инстинкт
Шрифт:
Новлянский помолчал.
— Это вам Димка сказал? — он прищурился. — Круто вы с ним в тот раз обошлись. Чего с перепугу не соврешь…
Но я — не Корсаков, вы это, надеюсь, понимаете?
— Конечно, понимаю, — опер кивнул. — Поэтому и беседуем мы с вами на вольном воздухе, а не у меня в кабинете. Так вы будете отвечать? Или тоже только при адвокате?
— Отчего же, буду. В этом никакого секрета нет. В то утро мы с Андреем говорили о Марине Ивановне. Нас обоих беспокоило ее состояние.
— Она что — больна?
— У нее нервы шалят. Давно уже.
— И
— Что Марину Ивановну следует показать хорошему специалисту, однако сделать так, чтобы эта инициатива исходила от нашего семейного врача, а не от кого-то из членов семьи.
— Специалисту? По нервам? Это психиатру, что ли?
— Нервы невропатолог лечит, — влез Мещерский.
— Но вы-то, Петр, и Шипов психиатра имели в виду? — Сидоров нахмурился. — А что все-таки с Мариной Ивановной? ду?
— Ей постоянно снятся кошмары, ее мучают галлюцинации. Они вон знают, — Новлянский кивнул на приятелей. — Ее нервная система совершенно расшаталась. А после этих трагедий вообще… Словом, ее здоровье всех нас очень беспокоит.
— И долго вы говорили в то утро с Шиповым?
— Минут пятнадцать, наверное.
— А потом что?
— Ничего. Мы расстались, и я пошел к озеру.
— А Шипов?
— Остался в саду. Больше я его не видел.
— В саду был кто-то еще?
— Да. Димка. Он в шезлонге загорал.
— А секретаря вашего вы не видели?
— Он крутился возле машины, вроде ехать куда-то собирался.
— Так. А что вы делали на озере в то утро?
— Отдыхал. Ничего не делал, короче. Вернулся домой в начале второго, помог сестре машину вымыть. Потом двигатель надо было проверить.
— Какая у вас машина?
— «Тойота». Старая уже, барахлит.
— А возвращались вы с озера этой вот дорогой, мимо колодца?
Новлянский отвернулся и оперся на бетонное кольцо.
— Так и знал, что вы именно так зададите свой следующий вопрос, капитан. Но.., я бы, будь я на вашем месте, задал бы его несколько иначе: а что вы сейчас тут, Петр Станиславович, делаете у этого самого колодца? — Он смотрел в сруб. — Так, мне кажется, будет для всех интереснее.
— Ну и?.. — опер насторожился. — Что сейчас-то?
— И я отвечаю на ваш своевременный вопрос, капитан: стою и думаю. — Новлянский холодно усмехнулся. — Думаю о том, какую роль во всем этом странном деле играет этот вот роковой колодец. И эта кровь: здесь и здесь на стенках, и там внутри сруба — видите?
— Ну?
— Ведь тогда вы обнаружили Андрея лежащим на колодце, так?
Кравченко и Мещерский обменялись молниеносным взглядом: Пит знает больше, чем говорит, он…
— Я подумал, что такие вот потеки крови могли получиться от того, что тело возложили на колодец головой к восходу солнца. — Новлянский обогнул бетонное кольцо. — Я прав?
Сидоров облизнул пересохшие губы.
— Вы правы. Ну? И что все это, по-вашему, значит?
Новлянский присел на корточки, примял ладонью мокрую траву, колупнул мох в бетонной трещине.
— Это значило бы очень многое, если бы вы приняли к сведению один весьма примечательный факт.
Сидоров терял терпение.
И тут Новлянский задал очень странный вопрос, смысл которого стал понятен только Мещерскому, и то не сразу, а через какое-то мгновение, потому что поначалу это было " похоже на петарду в ночи: ослепило, оглушило и…
— А вам до сих пор не сказали, что наш Агахан — парс?
Или зартошти, как он это называет?
Глава 29
КОЛОДЕЦ СМЕРТИ
— Файруз — ЗОРОАСТРИЕЦ?! — воскликнул Мещерский. — Но ведь тогда получается, что… Господи боже, ну конечно! Колодец!
Кравченко выжидательно молчал. Слово «зороастриец» кое-что сказало и ему, но самого главного он пока так и не понял. Зато Сидоров не стеснялся показать, что ему-то совершенно ничего не ясно.
— Ну? — он уставился на Новлянского. — Что вы хотите этим сказать?
Тот пожал плечами:
— А я уже все сказал, капитан. Теперь дело за вами.
— Не валяйте дурака! Какой еще к дьяволу парс?
Какой зороастриец?
Сидоров злился — от его прежнего напускного спокойствия не осталось и следа.
Пит презрительно усмехнулся:
— Вы вообще где-нибудь учились? Образование-то у вас какое-нибудь имеется? Или так, криминалистический ликбез?
Опер покраснел. А Мещерскому подумалось: сознательное оскорбление в невежестве, брошенное Новлянским оперу, — ответ на слишком уж бесцеремонную его атаку. Однако оказаться свидетелем того, как человека сознательно зачисляют в ряды презираемого быдла, крайне неприятно. И вообще, если уж честно, им обоим — и оперу и «яппи» — следовало бы поучиться, как себя вести.
— Подождите-подождите, я сейчас попытаюсь попроще объяснить, — вмешался он в назревающую ссору. — Это же очень интересно! Зороастрийцы, Саша, — он примиряюще улыбнулся нахохлившемуся Сидорову, — это в настоящее время такая восточная религиозная секта, имеющая древнюю историю. В Иране последователей зороастризма осталось немного, и насколько я знаю, они живут весьма обособленно от основной мусульманской общины.
Их иногда называют парсами, но только за пределами Ирана. Господи, мне же всегда казалось, что Файруз НЕ ПОХОЖ на мусульманина! Но я и представить себе не мог…
Зороастрийцы почитают основателя своей религии пророка Заратустру, а также свои священные книги — в частности, «Авесту». И огромную роль в их культе играет огонь.
— Ну точно, они ж огнепоклонники. Я где-то читал, — поддакнул Кравченко.
— Совершенно верно — огнепоклонники! — с жаром продолжал Мещерский. — Огонь для них священная стихия. А также и все другие: земля, вода, воздух. И вот поэтому у зороастрийцев, или парсов, распространен поразительный погребальный обряд…
Сидоров сначала слушал с недоверчивым видом, но по мере того как рассказ Мещерского продвигался вперед, выражение лица опера менялось. В глазах появлялись знакомые огоньки интереса.