Темный покровитель
Шрифт:
— Конечно, миссис Морелли. — Женщина улыбается мне, а затем поспешно выходит. Я вздрагиваю, вставая, чтобы подойти к столу. Слышать, что меня называют миссис Морелли, всегда странно. Мне это не нравится. Но с другой стороны, мне вообще мало что нравилось в моем положении со дня свадьбы.
Проходит еще пятнадцать минут, прежде чем я вижу тень Сальваторе, движущуюся по спальне. Я уже допила бокал вина и откусила половину коктейля из креветок. Я вижу его приподнятую бровь, когда он выходит на палубу и видит уничтоженную закуску.
— Что? — Спрашиваю я, защищаясь. — Ты ничего не говорил о том, что нужно подождать с едой.
— Я бы никогда не стал, — уверяет он, его тон забавен. Он подходит ко мне, садится и тут же тянется за бутылкой вина. — Далеко не всегда я могу отказать своей жене в еде, если она голодна.
— Ну, по крайней мере, в этом ты мне не откажешь. — Слова прозвучали резко и язвительно, прежде чем я успела подумать о них дважды, и, судя по тому, как Сальваторе приостановился с бутылкой вина на полпути к своему бокалу, они ранят сильнее, чем я предполагала.
Он медленно выдыхает, наливает себе полный бокал охлажденного белого вина, затем ставит его обратно в ведро и бросает взгляд в сторону двери. Он ничего не говорит, пока женщина, принесшая наши салаты, не отдает их и не уходит, а затем переводит свой усталый взгляд на меня.
— Я знаю, что ссориться со мной — твое любимое занятие, Джиа. — В его голосе слышится усталость, и я чувствую еще один неожиданный проблеск беспокойства. — Но не могли бы мы сделать перерыв на одну ночь? У меня нет сил бороться с тобой сегодня.
Мне все равно, что у него происходит, говорю я себе, но в который раз не могу убедить себя в том, что это чистая правда. Глядя на его слегка осунувшееся выражение лица и усталые глаза, мне хочется узнать, что его беспокоит.
— Хорошо, — говорю я и он не упускает возможности слегка приподнять одну бровь, как будто удивлен, что я сдалась. — Что-то случилось?
Сальваторе медленно вдыхает, делая паузу, и смотрит на меня почти настороженно, словно решая, стоит ли обсуждать это со мной.
— На особняк было совершено нападение, — наконец говорит он. — Думаю, это была проверка, чтобы узнать, какова наша защита. И, возможно, чтобы узнать, были ли мы с тобой там. — Игорь по-прежнему отказывается говорить со мной, но я все еще пытаюсь наладить с ним общение, особенно после этого.
— Ты не хочешь просто отомстить? — Я нахмурилась. — Разве не так ты обычно реагируешь?
— В прошлом, возможно, да. — Сальваторе делает еще один глоток вина, явно не проявляя интереса к еде. Я вдруг обнаруживаю, что тоже беспокоюсь об этом. — В подобной ситуации я бы призвал твоего отца к более решительным действиям. Но мне хочется договориться о более мирном решении в надежде на то, что твой отец все же добьется чего-то из того, что задумал. — Он настороженно смотрит на меня. — Я все еще хотел бы достичь мира, ради которого он работал, и выполнить его пожелания. Только не подвергая тебя при этом опасности.
Я колеблюсь, неуверенно глядя на него. Я слышу напряжение в его голосе, вижу напряжение в его выражении лица, в том, как он держит себя. Он не похож на человека в отпуске. Он похож на человека, который перегружен.
— Может быть, тебе стоит немного расслабиться, пока мы здесь, — рискнула я, ковыряясь в своем салате. — В конце концов, это должен быть наш медовый месяц. Может, сделать небольшой перерыв…
Сальваторе издал резкий, возмущенный вздох.
— Как ты предлагаешь мне это сделать, когда опасность так неотвратима? Когда люди, которых я оставил в Нью-Йорке, люди, которые работают на меня, на мафию, на нашу семью, теперь в опасности из-за Братвы? Когда мне нужно подумать, будет ли Игорь пытаться найти нас, узнав, что мы уехали? Или подумать о том, как долго нам нужно оставаться и как попытаться договориться до нашего возвращения, чтобы я не вернул тебя обратно в ту же опасность?
Он качает головой.
— Ничего из этого не нужно перекладывать на тебя, Джиа. Моя обязанность — защищать тебя, а не обременять своими заботами и тревогами. Но раз уж ты спрашиваешь… Думаю, ты не понимаешь, какое давление на меня оказывается, чтобы убедиться, что не только ты, но и бесчисленные другие защищены настолько, насколько я могу. Ответственность за то, что так много людей полагаются на меня, за их работу, за их будущее, за их безопасность. Люди, которые работают на меня, знают об опасности для себя и своих семей, но они доверяют мне смягчить эту опасность настолько, насколько я в состоянии. Не каждый дон воспринимает эту ответственность всерьез, но я воспринимаю.
Искренность в его голосе заставляет меня замереть. Впервые, прежде чем ответить, я задумываюсь — действительно задумываюсь — над тем, что он говорит. Что он пытается сказать мне, передать, говоря так много. Это больше, чем он говорил раньше в подобных беседах.
— Ты мог бы поговорить со мной об этих вещах, — медленно произношу я. — Мы женаты. Это то, что должны делать муж и жена, верно? Говорить друг с другом о своих проблемах? Опираться друг на друга?
Сальваторе поджимает губы.
— Я не думаю, что у нас такой брак, Джиа.
Он говорит это отрывисто, как будто закрывает тему, но я не уверена, что это так. Я смотрю на него через стол, и у меня мелькает понимание, которого раньше не было. Не в том, что касается состояния нашей супружеской близости, одна мысль об этом по-прежнему вызывает во мне злость и обиду. Но все остальное — напряжение, которое всегда кипит на поверхности, его сдержанность, то, как он постоянно отвлекается на вещи, не относящиеся к тому, что происходит между нами, кажется, я понимаю это немного лучше. И я чувствую растущее уважение, которого раньше у меня не было.
Несмотря на проблемы в наших отношениях, очевидно, что он серьезно относится к своим обязанностям дона. Так же серьезно, как и мой отец, возможно, даже более серьезно, потому что тогда это была его работа — следить за выполнением этих обязанностей, как и сейчас, только с дополнительным давлением. Теперь решения принимает он и только он.
Я вижу, как он искренен. Как он волнуется. И это снова меняет ситуацию, заставляя усомниться во всем, во что я верила. Сидящий передо мной мужчина, не тот, кто ради собственной похоти поставит под угрозу безопасность семьи. Он не тот человек, который умеет поддаваться этим похотям. Кажется, он даже не хочет признать, что они у него есть.