Тёмный Рассвет. Дорогой ненависти
Шрифт:
Очнулась Сайлорен снова в камере. Из всех пробуждений это оказалось, пожалуй, одним из самых неприятных. Все мышцы болели, а где-то глубоко внутри ощущалась сосущая пустота. Словно из неё выпили что-то. С трудом, опираясь на скованные руки, она села и прижалась спиной к холодной стене. Что же этот подонок сделал… Она четко помнила их разговор, потом удар молнии, а потом… потом возникло ощущение чего-то очень неприятного — и все. Некоторое время девушка пыталась понять, что с ней произошло, но ответа так и не нашла.
* * *
Сайлорен молила Силу о смерти. Каждый раз, когда за ней приходил конвой. Вывести штурмовиков из себя больше не получалось. А способов
…Штель усмехнулся и опустил плиту в горизонтальное положение. Медленно обошел ее по кругу, задумчиво глядя на жертву. Сайлорен следила за ним обезумевшими от боли глазами, чувствуя, как нанесенный на плетку жгучий раствор разъедает рваные раны на спине. Внезапно Штель остановился в изголовье плиты и коснулся ее притянутых к металлу кистей.
— Тебе не кажется, что ногтями пора заняться? — с издевкой спросил он. — Вид какой-то неухоженный. Нехорошо.
Он отстегнул ее правую руку и быстро отвел в сторону, спустя мгновение зажимая запястье в тисках. Затем металлические скобы зафиксировали пальцы. Штель коснулся ее плеча, почти нежно провел кончиками пальцев по руке, взялся за щипцы… И Сайлорен закричала. Она кричала, пока не сорвала голос. А когда Штель начал примериваться к четвертому ногтю, прохрипела:
— Прекратите…
— Вот как? Дорогая, это что-то новенькое.
— Прекратите… Прекратите… — шептала она бессвязно, чувствуя, как боль разливается по изуродованной руке. — Я все расскажу…
— Неужели? И что же ты собралась мне рассказать? — Штель крутил перепачканные кровью щипцы на ладони и смотрел на нее с хищной предвкушающей улыбкой.
— Все, что вам нужно… про Альянс, про базу… все, что знаю… — могла ли она прежде хотя бы допустить мысль, что будет вот так, срывающимся голосом, убеждать палача выслушать… Пасть так низко… но это уже не имело значения. Ничто не имело значения, кроме одиночества, боли и отчаяния.
— Все расскажу, только перестаньте меня мучить… — с трудом выдавливая из себя эти слова унижения, Сайлорен силилась понять по выражению лица Штеля, что он думает, как он воспримет ее признание… но он только рассмеялся.
— Поздно, дорогая. Ты уже не сможешь рассказать нам ничего такого, чего бы мы не знали. Ни про Альянс, ни про его базу.
— Тогда… тогда что вам от меня нужно? — чувствуя, внутри все переворачивается от нахлынувшего беспросветного ужаса, выдохнула Сайлорен.
— Ничего, — Штель пожал плечами. — Империи уже ничего от тебя не нужно. Кроме, разве что, тебя самой. Проявлять благоразумие следовало раньше.
— Нет! — отчаяние придало сил хотя бы голосу. — Как такое возможно? Откуда вы можете все знать?
— А тебе не все ли равно?
— Зачем тогда все это?! — Сайлорен дернулась в тщетной безумной попытке высвободить запястья из фиксаторов. — Зачем?..
Штель не счел нужным отвечать и снова наклонился к ее окровавленной трясущейся руке. Движение щипцов — и девушка от болевого шока потеряла сознание.
* * *
Время шло. Казалось, палачи поставили перед собой цель довести её до определенной грани. Словно их интересовал предел ее физической и психологической выносливости. Каждый раз, прежде чем начать, Штель с издевательской лаской гладил ее по голове, а затем брался за скальпель. Неглубокие, хирургически точные надрезы вскрывали тело, открывая доступ к нервным окончаниям, в которые Штель аккуратно втыкал длинные иглы, пристально глядя ей в глаза и прислушиваясь к рвущимся из самого сердца крикам. А едва дыхание девушки начинало выравниваться, он начинал их проворачивать — сначала одну, потому вторую… и Сайлорен снова кричала, так надрывно, что, вероятно, слышно было по всему этажу, несмотря на звукоизоляцию допросной камеры.
В следующий раз один из палачей провернул две иглы одновременно — и от боли, пронзившей позвоночник, девушка потеряла сознание. Ее привели в чувства — и все началось сначала. До нового обморока. Так повторялось несколько раз, но в конце концов организм Сайлорен сумел подстроиться и под эту боль, и она уже не проваливалась в беспамятство, а только кричала. Кричала до тех пор, пока не начали рваться голосовые связки, не выдержав этого безумия.
А потом иглы сменились внутривенными инъекциями, моментально погружавшими в состояние контролируемого наркотического бреда. И в изломанном сознании девушки возникали жуткие галлюцинации, заставлявшие ее до изнеможения рваться и биться в оковах, рискуя вывихнуть руки. Ей являлись картины ее настоящего прошлого, того самого, которое она уже почти забыла. Образы людей из другой жизни, которые были ей дороги и в той жизни, и в этой — хотя бы по воспоминаниям. Но в своих лихорадочных видениях Сайлорен убивала их. Их всех — отца, мать, братьев, Бэрилл, всех родных и близких… видела их кровь на своих руках и не могла от нее избавиться… Вырвать же из этих кошмаров могла только физическая боль, когда палачи били ее по лицу или, подрезав кожу, начинали медленно растягивать сухожилия…
Периодически Палпатин приказывал доставлять девушку в свои покои. Наблюдение показало, что чем сильнее стресс, тем ярче сияние Силы. И Дарт Сидиус бил ее молниями, доводя до грани обморока, но не позволяя потерять сознание, а затем вытягивал энергию Силы, питаясь ею словно паразит. Сайлорен походила на тень. Она настолько ослабела, что едва могла двигаться.
Было очевидно, что долго так продолжаться не могло. Тело девушки, надломленное этим адским испытанием на прочность, постепенно начинало сдавать. Отказала правая почка. Что-то стряслось и с легкими — когда, закончив, палачи снимали ее с допросной плиты, она все чаще кашляла кровью. Ее постоянно лихорадило, озноб сменялся жаром, конечности сводило судорогами. Кричать она уже больше не могла — надорванные связки позволяли только хрипеть. И она хрипела. Хрипела, когда, вколов очередной стимулятор, Штель начинал медленно душить ее, затягивая на горле скользящую петлю и заставляя отчаянно хватать воздух ртом, растягивая эту агонию до бесконечности, до темноты в глазах и острой боли в груди. Хрипела, когда помощники Маарека по одному выворачивали ей суставы, а потом грубо вбивали их на место. Хрипела, когда ее снова волокли к Императору, и синие молнии прожигали тело насквозь, а Палпатин, удобно расположившись в любимом кресле, по капле забирал ее жизнь и Силу, смакуя и наслаждаясь процессом.
* * *
Лорд Вейдер направлялся к камере любимой узницы Императора. Ему уже докладывали, во что ее превратили инквизиторы. Остановившись перед нужной дверью, он приказал часовому отпереть замок и переступил порог. Зрелище, открывшееся ему, было печально. Он помнил девушку с гибкой сильной фигурой, гордым лицом, длинными черными волосами. Да, он всегда недолюбливал ее, но она была недурна собой, с этим не поспоришь. Теперь же у стены лежало изуродованное окровавленное чудовище. Сайлорен с трудом подняла голову — и Вейдер увидел, что в грязных волосах светлеет обильная седина, а зеленые глаза потухли и смотрят на него с нескрываемым страхом.
— Ты… ты тоже пришел меня пытать?
— Да, если понадобится. Но ты можешь избежать этого, дав мне необходимую информацию, — Вейдер не испытывал к ней ни малейшей жалости, просто отметил про себя, что поработали с ней на совесть.
— Что тебе нужно? — она говорила очень тихо, с трудом шевеля много раз разбитыми губами.
— Люк. Все, что ты о нем знаешь.
— Я о нем не знаю практически ничего. На базе мы почти не общались. Одаренный… но тебе и так это известно. Силу использует, скорее, интуитивно, но довольно успешно. Дерется азартно и жестко. Когда мы встретились, его обучением занималась Бэрилл, но многому она его не научит — сама обучение закончить не успела.