Темный разум

Эшер Нил

— Ты идешь?

Рисс злобно зашипела, но последовала за мной в фойе. За стойкой сидел веселый котофицированный толстяк. Поднявшись, он ухмыльнулся:

— Не забудьте маску.

Покопавшись в рюкзаке, я вытащил респиратор, мужчина кивнул, и тут его ухмылка застыла: он перевел взгляд на Рисс. Миновав вращающуюся гермостворку, мы оказались на узкой улочке из того же камня, на котором стоял город. Вдоль зданий тянулись выдолбленные пешеходные тропки–тротуары, а середина улицы, предназначенная для немногочисленного наземного транспорта, была выложена белыми керамическими плитками. Я вдохнул спертый сырой болотный воздух, горло перехватило, и я поспешно надел маску. Сверившись с заложенной в «форс» картой, я повернул направо и двинулся по дороге, преследуемый

неистребимым дежавю. Я никогда не был на этой планете и все же чувствовал, что смог бы найти магазинчик «Маркхэм» и без карты. Я ускорил шаг, пытаясь стряхнуть неприятное ощущение, но, в отличие от предыдущих случаев, оно лишь усиливалось по мере приближения к месту назначения.

В центре города была небольшая площадь, окруженная с четырех сторон маленькими барочными церквями, словно бы перенесенными сюда прямиком из какого–нибудь древнего итальянского городка на Земле. Одна из них даже действовала; ведь религия — недуг, почти не поддающийся излечению, даже тогда, когда народ страдает под гнетом жестокой Теократии. Три других храма превратились в административный и торговые центры. Посреди площади возвышался объект, скрытый строительными лесами и серебристой мономерной тканью. Очевидно, общество все еще спорило, что делать с Клетью. Некоторые считали, что ее стоит сохранить как часть истории и туристическую достопримечательность. Другие все еще помнили друзей и родных, погибших в Клети, и требовали снести ее, заменив фонтаном.

Пройдя под аркой, я оказался в торговом центре — или перестроенной церкви. Покупатели старались не глазеть на мою спутницу, но ускоряли шаг, словно стыдясь своей грубоватой провинциальности. Хотя в магазинах тут имелась всевозможная продукция Государства: «форсы», респираторы на основе мягких силовых полей, атомные ножницы, фабрики–чемоданы — да все что угодно. А в одной витрине я увидел манекены, представляющие разные виды человеческих модификаций, и догадался, каким товаром там торгуют. А впереди уже мерцало силовое поле на входе в лавку «Маркхэм». За щитостеклом витрины на дисплеях сверкали ювелирные изделия. Время от времени силовые поля подхватывали драгоценности, заставляя их танцевать в воздухе, и подмигивали голограммы с указанием цены.

Я застыл на месте, ошеломленный — зрелище вдруг показалось мне удивительно и ужасающе пошлым. Потом повернулся и окинул взглядом другие магазины перестроенной церкви, отчего–то чувствуя себя оскорбленным. За арочным проходом мелькнула Клеть. Шум вокруг меня вдруг утих, суматоха улеглась, растаяли лавки — и я увидел первоначальный интерьер церкви, простой и строгий.

Ряды людей стоят на коленях на каменном полу, одежда их изорвана, и у всех выпирают животы, как будто все они, включая мужчин, беременны. Но тряпье на самом деле скрывает сколов — крупных, похожих на тлей существ, снабжающих людей кислородом в обмен на кровь. Люди громко молятся, бросая опасливые взгляды на облаченных в черное прокторов, религиозную полицию Теократии. Те патрулируют здание, помахивая электрошоковыми дубинками. Я смотрю в сторону открытых деревянных дверей, вижу Клеть и чувствую, как глаза наполняются слезами.

Пятеро, сидящие в ней, обнажены, истощены, глаза их ввалились. Они знают, что десять дней, отпущенные им на примирение с Господом, подходят к концу, потому что кислородные баллоны уже выкачены на площадь — и собирается толпа. Ниша под Клетью наполнена вязанками сухой флейтравы — но в нашем лишенном воздуха мире хворост не загорится без питающего пламя кислорода. Этот спектакль теократы приезжают смотреть издалека, даже с Веры, Надежды и Милосердия. Я не могу спасти их, и наша революционная ячейка тоже не может. Но термитный брусок, подсунутый мною в топливо, дарует несчастным быстрый конец, и к ним, возможно, присоединятся несколько глазеющих теократов. Я не останусь, чтобы посмотреть. Хватит с меня бессмысленного бунта, деньги, медленно и тайно скопленные мною, обеспечат мне бегство с этой планеты

на корабле контрабандистов. Мне не по себе, но я знаю, что пришла пора позаботиться о себе.

— Ты можешь отправиться с нами, — сказал мне капитан контрабандистов. — Или же мы высадим тебя на станции Миранда.

— А куда вы идете?

Он рассказал мне о Погосте и отребье, собравшемся там, и я сомневалась, что выбрать, но теперь решилась. Я отправлюсь с ними. Едва ли годы, посвященные убийству наместников и прокторов Теократии, проложат мне дорогу к странной утопии Государства. Я выхожу из церкви, форма проктора мне тесна, неудобно сдавливает грудь. Шилась она на человека, разлагающегося сейчас под корнями флейтравы. Сожжение приближается — те, кто в церкви, уже встают, чтобы последовать за викарием Тараторки в белесый рассвет…

— Спир!

Магазины вернулись, Клеть снова окуталась мономеркой. Моргнув, я сфокусировал взгляд на Рисс, которая подняла свою плоскую голову кобры с широко открытым черным глазом к самому моему лицу, и не сразу осознал, что стою на коленях и что люди вокруг смотрят на меня с подозрением. Тогда я торопливо поднялся, не желая, чтобы кто–то по ошибке принял мою позу за внезапный молитвенный порыв.

Галлюцинация? Нет, я только что перенесся в чьи–то воспоминания. А подобная четкость чужого опыта доступна обычно только ИИ. Это напугало меня, я не представлял, что это означает, хотя и догадывался о существовании связи между моими прошлыми дежавю и посторонней памятью. Теперь я был уверен, что это работа Пенни Рояла — и, появившись здесь, я выпустил воспоминания из–под замка.

— Что с тобой? — спросила Рисс, глядя на меня снизу вверх, с уровня моей талии. Яйцеклад ее был угрожающе приподнят, точно скорпионье жало.

— Со мной все в порядке. — Мне не хотелось объяснять, да я и не представлял как. Народ вокруг украдкой бросал на меня взгляды. — Просто голова закружилась. Подал слишком много кислорода в респиратор.

Люди начали расходиться. Поверили они мне или нет, не знаю, но вмешиваться им определенно не хотелось. Я снова двинулся к лавке «Маркхэм».

— Что он с тобой сделал? — спросила так и не опустившая яйцеклад Рисс, совсем сбив меня с толку.

— Кто?

— Шип.

— Не понимаю.

— Я уже говорила, что ты и он связаны, — объяснила дрон. — Была передача данных, только от тебя ему или от него тебе — не знаю.

Причин лгать я не видел:

— Воспоминания. — Попытавшись собраться с мыслями, я продолжил: — С тех пор как меня воскресили, я периодически переживаю странные моменты дежавю, иногда вспоминая что–то, чего, уверен, никогда со мной не происходило. Я списывал это на сбои, произошедшие при восстановлении моего имплантата. И вот только что меня накрыло по–крупному. — Я махнул рукой в сторону Клети. — Я вспомнил, как был тут перед казнью, как решил покинуть эту планету, купив место на корабле контрабандистов Погоста. Я был молодой женщиной — одной из мятежников.

— Одной из жертв Пенни Рояла, — уточнила Рисс.

Да, возможно. Я смотрел на хоровод колец с драгоценными камнями, кружащийся в витрине «Маркхэм». Потом опустил взгляд на отчего–то нервирующую меня стеклянную скульптуру — некое членистоногое с внутренней подсветкой — и вспомнил о кошмаре, заключенном в аммоните. Что ж, Пенни Роял убил многих — но где гарантия, что он полностью уничтожил их? Некоторых он вполне мог записать. А мог ли он записать не просто некоторых, не несколько человек — а много? Что если в меня случайно влились чужие воспоминания, хранящиеся в шипе? Или они перешли от Пенни Рояла через иглу? Или загрузка посторонних воспоминаний в мой разум была не случайной? Да, скорее всего. Каковы шансы, что одна из жертв ИИ окажется здесь, в той самой церкви, где открылась лавка «Маркхэм», в которой впоследствии выставили на продажу мой мемплант–рубин? Шагнув сквозь мерцающий экран, я вошел внутрь.