Тень Аламута
Шрифт:
Глядя на Мелис, король примирился с тем, что жена не подарила ему наследника. У Боэмунда сын – и что? Болван болваном. То ли дело Мелис!
– О чем задумался, франк? – завозился Фадаил. – Смотри: Аллах отдал в мои руки твою ладью!
– А Христос мне – всю партию. Вот такой я сделаю ход. А потом такой, и что ты ответишь?
Тюремщик почесал в затылке:
– Отвечу, что на деньги с тобой играть не сяду. И как это франки преуспевают в игре, подобной этой? Известно ведь – у вас ни ума, ни мудрости,
Раздраженно бурча, он собрал доску и фигуры и ушел, оставив короля одного. Балдуин вздохнул свободно. Ему не хотелось никого видеть, а Фадаила – особенно. Самодовольство халебца вызывало отвращение. Временами Балдуин гадал: не лучше ли оказаться в зловонной яме с ворами и убийцами? По крайней мере не придется выслушивать чванные речи тюремщика.
Бросив в угол покрывало баальбекской шерсти, король уселся. Ныли старые шрамы. Гроза будет, что ли?.. Он взял подушку, повертел в руках, отбросил. С его спиной лучше лежать на твердом.
Балак распорядился, чтобы халебцы содержали узника в роскоши. Ни в подушках, ни в одеялах, ни в еде и питье король отказа не знал. Известно: военное счастье переменчиво. Сегодня один правитель в тюрьме, а завтра – глядишь, и другой. Балак вспыльчив, но не безумен. Понимает, что к чему.
В тюрьме Балдуин сидел почти год. Если точнее – с апреля прошлого года. Проклятая Санджата… Там, у непокорной реки, Балак рассеял франкские войска, захватив их повелителя. Первой тюрьмой короля стал Хартабрат. Затем пришло время подземелий Харрана, и вот наконец Халеб. За этот год он научился превосходно играть в шахматы и обзавелся толпой превосходных призраков.
Ах, если бы Жослен вернулся вовремя!
Король улегся на покрывало и подложил подушку под голову. Спать не хотелось, но разум, измученный ночными тревогами, требовал отдыха. Вскоре дремота одолела короля.
И приснился ему сон.
– На исповедь, на исповедь, Ваше Величество! – звал голос монаха. – Поторапливайтесь. Грешничков Сатана жжет огнем диавольским.
Темнота исповедальни успокаивала. Пахло старым деревом, старым полотном, старыми красками. И ладаном. Вот зашуршала за перегородкой сутана…
– Святой отец! Хвала Иисусу!
– Глаголь, сына. Жги.
Потянуло сивушной вонью. Король, уже бог ведает с какого времени лишенный таинства исповеди, не обратил на это внимания. Он торопился выплеснуть всё, что накопилось на душе, всю боль и отчаяние прожитых недель, холод тюрем и горечь поражения.
– К стопам твоим припадаю, отче. Божьего милосердия ищу. Великий я грешник… Быть королем – тяжкое испытание. Творить суд, в страхе покарать невиновного или, что хуже, оставить порок безнаказанным…
– Ужас божий!
– Нести подданным закон и порядок, вселять трепет и благоговение…
– Глотни цикуты, сынуля.
– …мечом и огнем усмирять сарацин…
– Пламьецо-то
– …распространять слово Христово в землях нечестивцев.
– Учи латынь, рекс!
– По моей вине, отче, погибли славные рыцари. Я оказался слабым королем. Восемьдесят человек пошли на ковер крови.
– Прободи кинжалом свою печень. Буа-га-га!
Терпение короля лопнуло. Он рванул церковную парчу, намереваясь покарать лжесвященника.
– Паскуда нечестивая! – заорал он. – Вон из храма, богохульник!
– Да ты с какого прихода, сына? Стегном не вышел просвиру на меня крошить!
В лицо ему скалилась окровавленная морда. Клок волос прилип ко лбу, бородка торчала воинственно. Демона этого Балдуин прекрасно знал. Когда-то его звали Этьеном из Оверна. При жизни рыцарь славился учтивостью и прекрасными манерами, но смерть легко обращает достоинства в недостатки… И вообще, на всё власть божья.
– Изыди, бес! – в ужасе отпрянул король. – Ты мертв, мертв! Казнили тебя, нечестивца!
– В Аквитанию, бестия! Уо-го-го!
Темнота вскипела криками. Боевые товарищи Балдуина лезли из стен проклятой церкви. Погибшие в пыточных казематах, задранные боевыми ягуарами, обезглавленные, посаженные на кол – призраки обступили короля.
– Мы здесь, мессир, здесь! Помнишь нас?.. Ты помнишь?..
Порванные рты. Пальцы с изломанными суставами, полуоторванными ногтями. Дыры на месте выдранных рук, ушей, гениталий. И шрамы, шрамы, шрамы.
– А меня?.. Меня помнишь, король?.. Я сражался во славу Иерусалима!
– Я погиб за тебя! И я!.. И я!..
– Простите меня, – шептал крестоносец, закрывая лицо руками. – Простите! Я не смог вас спасти…
…Летом прошлого года счастье улыбнулось королю. Армяне подняли в Хартабрате бунт, и крепость-тюрьма перешла во власть пленников. В городе хранилась казна Балака, упускать такой куш было грешно. Посовещавшись, крестоносцы отправили графа Жослена за помощью. Кутерьма дал обет не мыться, не пить вина и не есть мяса, пока не спасет короля. Всё казалось так просто и легко. Привести войска, удержать золотой город… У сарацин не было ни одного шанса помешать франкам.
Эмир Гора совершил невозможное. Он привел своих туркмен к Хартабрату с воистину сверхъестественной быстротой. После яростного штурма, когда под стенами легла чуть ли не половина войска, город сдался. Все рыцари-бунтовщики пошли на пир крови. Эмир помиловал лишь троих: короля, его племянника Танкреда и Галерана.
Жадность… Сундуки с казной отправились в Халеб. Короля везли следом – словно некое злое колдовство не давало ему расстаться с погибельным золотом.
Ни один из рыцарей, чьи призраки являлись по ночам, в то решающее утро не отказался от проклятых денег.