Тень Аламута

Басирин Андрей

– Я вижу, – усмехнулся граф, – твоя осада затянулась. Деваха ерепенится почище иной крепости.Ты ее по лоскуткам раздевать взялся?

Он указал на изумрудную ленточку, что свисала с плеча Хосе. Каталонец ощерился:

– Клянусь Хесусом и всеми святыми, мессир, вы несправедливы. Она достойная дама и…

– Побойся бога, сир остолоп! Она – мусульманка. А ты носишь ее цвета и, я слышал, объявил дамой сердца. Оставь эти глупости для провансальских дурех. Почему ты не можешь ее просто продрючить, без всех этих соплей? Под Самосатой, помнится, ты не был столь щепетилен.

– Мессир,

позвольте, я объясню. Есть разница. – Брови Кутерьмы поползли вверх.

– Интересные делишки. В ней что-то особенное?

– О мессир! – Глаза каталонца восторженно заблестели. – Марьям – это воплощенная тайна. Клянусь Вечерей, это истинная дочь Востока! Она говорит, колдунья наложила на нее заклятие, и теперь ей не уйти из Манбиджа.

– Колдунье?

– Да нет же! Марьям! Слушайте, сир: ее возлюбленный превращен в гепарда и томится на цепи в зверинце Балака. А Защитник Городов обещал сварить зелье, чтобы превратить Хасана в человека.

– Это какого же Хасана, побойся-бога-что-ты-несешь?!

Изумление Жослена всё возрастало. Среди рыцарей пронесся удивленный шепоток. Хосе же не замечал ничего:

– Того самого Хасана. Правителя Манбиджа. Из города ей пришлось бежать, спасаясь от Исы. По пути она встретила Али Маджиха – рыцаря-разбойника…

– …то есть Алана де Мешика?!

– …и защитила его от бешеного леопарда. А шейзарец Усама ибн Мункыз посвятил ей стихи, только я их не запомнил. А…

– Стой, стой! – Жослен замахал руками. – Верю, верю. Это действительно особенная женщина… Дьявол! Я посылал за тобой трижды, но ты явился только сейчас. Посмотри по сторонам. Что ты видишь?

Хосе огляделся. За спиной Жослена стояли отец Бернард и еще добрый десяток воинов. В их глазах читался немой укор.

– Что же ты, Хосе? Это даже как-то замечательно. Добрых христиан на бабу променял. Мы тут с самого утра уродуемся, думаем, как Балака измордовать, а он – нате вам! Вылез хрен с горы.

– Позор христианского рыцарства! – грянуло со всех сторон. – Разжаловать из каталонцев!

– И ладно бы ты ее поимел, сын мой, – потупил глаза каноник. – А то елозишь, как еретик перед епископом. Вони много, а толку чуть.

Кровь бросилась в лицо Хосе.

– Отец Бернард! – с угрозой начал он. – Клянусь Хесусом…

Этого каноник не стерпел. От удара каталонец полетел вверх тормашками.

– Имя Божье всуе! Ах ты, рожа мавританская! Еще раз услышу – отлучу!

От унижения Хосе взвыл. Многое можно было поставить ему в упрек, но не это. Отродясь его род с маврами не знался. Зарезать каноника сию секунду было невозможно: каталонца держали сразу четверо. Старый Летольд вылил на беднягу ведро вонючей воды из лошадиной поилки, и Хосе стало совсем плохо.

Жослен переступил с ноги на ногу:

– Эй, кто там! Еще ведро!

Хосе забился, но держали его крепко.

– Чтоб стало яснее, – продолжал граф, – замечу: мы тут не баб щупать собрались. И не в триктрак дуться. Мы вроде как довоевываем. Сарацин режем.

Злость, обида, растерянность – всё мигом слетело с каталонца.

– Э-э… Что?..

Рыцари расхохотались.

– Прекрасно, – подытожил

граф Кутерьма, обращаясь к соратникам. – Сами видите, господа, могло быть и хуже. Сира Хосе, значица, магометанские колдуньи в гепардов превращают. – Голос его налился металлом: – Мы на совете, парень! И совет этот только что порешил всыпать сарацинам. Вломить так, чтобы в Коране записали: франков – бояться! Первыми строками!

Каталонец только сейчас сообразил, какого свалял дурака. Совет прошел без него. Его голос оказался в стороне. Не сказать, чтобы это что-то изменило (драться Хосе любил и умел, он первый высказался бы за сражение), но сам факт!

– Мессир… – забормотал он в крайнем смущении. – Я… да я всегда… В кой час выступаем?

– Очухался? – тон Жослена сменился на более дружелюбный. – Прямо сейчас идем. Собирай ребят. Сарацин уже предупредили. Дрожат. Боятся. Мы же пойдем тремя отрядами. В центре я, правым командует Летольд. Ну а левым – так уж и быть, ты.

– О, благодарю вас, мессир!

Каталонца отпустили, и он неуклюже преклонил колена перед сюзереном. Попытался поцеловать край Жосленова плаща, но вовремя опомнился. От графа несло как из трехнедельной сточной канавы. Святостью и обетами во имя короля.

– Будет, будет, – растроганный Кутерьма поднял каталонца и обнял. – Помирись с отцом Бернардом. Пусть он тебя, засранца, благословит отечески.

Хосе дернулся, но из вонючих объятий графа вырваться было не так-то просто.

– И смотри мне, скотина, – прошептал Жослен на ухо рыцарю, – атакуешь без приказа – четвертую!

– Клянусь, мессир! Буду кроток, как овечка.

Всё сложилось, словно по волшебству. На три отряда франки делились для проформы. Судя по докладам разведки, силы им противостояли смехотворные. Раздавить их ничего не стоило. Но Жослена отличала основательность, причудливо уживающаяся в его душе со склонностью к авантюрам. Если бы не это, да не упрямство Хосе, история повернулась бы иначе.

Но что произошло, то произошло.

Когда крестоносцы выстроились в боевые порядки и двинулись к лагерю Тимурташа, выяснилось, что врагов несколько больше, чем предполагалось вначале. Несколько – это раз в пять. Жослен пересчитал флажки в арабском войске и вновь послал к Хосе гонца со словами:

– Держи строй, зараза! Рванешь вперед – колесую!

Хосе отозвался в том смысле, что будет ходить по струнке, пока дозволит рыцарская честь. Ответ этот графа нисколько не удовлетворил. Наоборот: встревожил. Известно, сарацины обожают трюки – ложные отступления и тому подобные мерзости. Христос же заповедовал полагаться на доблесть и силу. Но что за доблесть, скажите, когда орава олухов в железе прет напролом, а их расстреливают из луков в спину? Который раз граф пожалел, что в его войске нет туркополов с их неколебимой дисциплиной. Людей своих он знал как облупленных, каждый рыцарь – это сила. Ни один сарацин не устоит против закованного в броню франка. Но тысяча рыцарей – это толпа, а тысяча сарацин – войско, действующее, как единое целое. Сколько битв пошло даром из-за того, что бароны ломились в бой, наплевав на всяческие приказы.