Тень Эдгара По
Шрифт:
В Париже почту доставляли прямо в дома; что касается Америки, там сие новшество практиковалось лишь в нескольких городах и исключительно по личной договоренности. Правда, по слухам, парижский почтамт пекся об удобстве отнюдь не граждан, но правительства, позволяя выявлять неблагонадежных лиц. Я очень рассчитывал, что почтальоны не стали бы носить письма Дюпону на старый адрес. Я столкнулся с еще одной особенностью парижской жизни — меня не допустили к начальнику почтамта; отказали категорически, хотя и учтиво, как свойственно французам. Я всего лишь хотел уточнить нынешний адрес Дюпона. Нет, сударь, сказали мне, придется вам обратиться за разрешением в соответствующий департамент. Составить письмо помогла мадам Фуше, владелица
— Через пару дней вы обязательно получите разрешение. Впрочем, может, и не через пару; может, придется подождать чуть дольше, — раздумчиво произнесла мадам Фуше. — Это в том случае, если какой-нибудь низший чиновник допустит ошибку. К сожалению, они сплошь и рядом ошибаются.
В ожидании признаков успеха я написал Хэтти. Вспомнив, как больно мне было видеть Хэтти расстроенной, вы без труда поймете глубину моего раскаяния по поводу этой неожиданной задержки в наших матримониальных планах. Я был убежден, что причиняю Хэтти страдания, и страдал сам. В письмах я обещал делать все от меня зависящее для скорейшего возвращения в Балтимор, а пока приглашал ее приехать в Париж, даром что мои занятия не были рассчитаны на долгий срок и на парижские удовольствия. Ничто, отвечала Хэтти, не развлекло бы ее больше, чем подобный вояж, но теперь, когда у двух ее сестер почти одновременно появились младенцы, Хэтти нужна в Балтиморе.
Питер тоже написал. Письмо было прощальное; по мнению Питера, я погубил себя и чуть не погубил его, подавшись в Европу, переживающую моральное разложение.
Каких ужасных сцен, вероятно, навоображал себе Питер! Если бы он только знал, насколько далеки они от реальности; если бы мог увидеть меня в гостиничном номере!
Напрасно в мое окно влетали звуки ночных развлечений Парижа — я не прельщался ими. А прельститься было чем — летом в Париже играют оркестры на свежем воздухе, проводятся балы и даются театральные представления, смотреть которые могут одновременно несколько сотен человек. Я же знай выдвигал и вновь задвигал ящики комода и поглядывал на часы, что стояли на каминной полке. Я ждал известия.
Однажды мадам Фуше предложила повязать мне на рукав черный креп. Я не противился — хоть какое-то разнообразие в бесконечном ожидании.
— Примите мои соболезнования, мосье Кларк.
— Принимаю. А по какому поводу? — Я вдруг встревожился.
— Я думала, у вас умер близкий человек, — изрекла мадам Фуше так, словно ее сочувствие было на вес золота, а я потратил его на пустяки. — А если все ваши близкие в добром здравии, почему тогда вы впали в меланхолию, мосье Кларк?
Я молча хмурился на черный креп.
— Вы правы, мадам, я действительно потерял друга. Но с тех пор прошло уже несколько времени, и состояние мое вызвано не этим событием. Я переживаю из-за адреса, из-за треклятого адреса! Простите, мадам Фуше, я позволил себе выразиться слишком резко. Мне необходимо узнать, где живет мосье Огюст Дюпон, или придется уехать из Парижа не солоно хлебавши. Друзья и так считают меня чудаком; если я вернусь с пустыми руками, насмешек не оберешься. Пожалуй, надо самому сходить на почту.
На следующий день мадам Фуше сама принесла завтрак (обычно это делал официант). С трудом и без особого успеха пряча улыбку, мадам Фуше протянула мне клочок бумаги.
— Что это, мадам?
— Адрес Огюста Дюпона, что же еще!
— О, мадам, моя благодарность не знает границ!
Я мигом привел себя в порядок и выскочил на улицу. Волнение мое было столь велико, что я даже не полюбопытствовал, как мадам Фуше удалось добыть адрес.
Оказалось, Огюст Дюпон жил в пятнадцати минутах ходьбы от «Корнеля», в доме, некогда щеголявшем ярко-желтой штукатуркой. Внутренний двор соединял этот мажорный дом с домом, выкрашенным
— Извините, мосье. Разве не предпочтительнее для мосье Дюпона было бы сначала услышать доклад о посетителе?
Консьерж страшно оскорбился — то ли оттого, что я поставил под вопрос его профессионализм, то ли оттого, что просьба доложить о посетителе умаляла его роль, ведь с докладом ходят только лакеи. Жена консьержа пожала плечами и с сочувственным взором, адресованным не то Господу Богу, не то жильцам на втором этаже, произнесла:
— У него не слишком много визитеров.
Конечно, этими странными фразами супруги отнюдь не добавили связности моей речи; и без того взволнованный, при появлении Дюпона в дверном проеме я пробормотал нечто невразумительное. Выяснилось, что Дюпон задействует свои уникальные способности еще реже, чем я воображал. Парижане, судя по ремарке жены консьержа, не видели смысла даже в попытках просить Дюпона о помощи!
Итак, едва Дюпон распахнул дверь своей комнаты, как я обрушил на него столько информации, на сколько хватило дыхания.
— Я отправил вам несколько писем — точнее, три письма — из Соединенных Штатов, а еще телеграфировал на ваш старый адрес. В письмах говорилось об американском писателе Эдгаре По. Крайне важно выяснить причину его смерти. Поэтому я и пришел к вам, сударь.
— Я смотрю, — Дюпон скривился и устремил взгляд куда-то за мою спину, — эта лампа опять не горит. Сколько уже ее меняли, а огня нет, хоть тресни.
— Что-что? Лампа?
Вот как начался наш разговор. Оказавшись в жилище Дюпона, я повторил все изложенное в письмах, подчеркнул, насколько важно тотчас приняться за дело, и выразил надежду, что Дюпон отплывет со мной в Америку, когда ему будет удобно.
Дюпон нанимал самую обычную квартиру; правда, практически лишенную обстановки — нельзя же считать обстановкой кресло, диван да полдюжины пустых книжек! У Дюпона царил промозглый холод, даром что на дворе был июль. Дюпон уселся в кресло, откинулся на спинку и внезапно, словно только теперь понял, что я обращаюсь к нему, а не к стене за его спиной, произнес:
— Зачем вы все это рассказали мне, сударь?
— Мосье Дюпон, — отвечал я как громом пораженный, — вы ведь являетесь общепризнанным гением логического рассуждения. Вы единственный, кого я знаю, а может, и единственный человек в мире, способный разгадать эту загадку!
— Вы глубоко заблуждаетесь, — сообщил Дюпон. — Вы сумасшедший, — предположил он в следующую секунду.
— Я? Но вы ведь Огюст Дюпон? — возмутился я.
— По-видимому, вы начитались газет. Дело в том, что несколько лет назад полиция действительно обращалась ко мне на предмет просмотра документов. Боюсь, парижская пресса выдавала желаемое за действительное, а в отдельных случаях шла на поводу у читательских аппетитов и приписывала мне соответствующие качества. Подобные сказки рассказывались… — Тут в глазах Дюпона мелькнуло нечто похожее на гордость, или мне почудилось? Без какого-либо логического перехода, все на том же выдохе Дюпон кардинально поменял тему: — А вот что вам не худо бы знать, так это следующее: летом в Париже полно развлечений. Вам не помешало бы сходить на концерт в Люксембургский сад. Пожалуй, я бы мог сообщить, где нынче самые лучшие выставки цветов. А в Версальском дворце вы бывали? Обязательно посетите Версальский дворец — он вас не разочарует…