Тень Голема
Шрифт:
– Ну что, братья мои во Христе? С миром помолясь, положим мы Собор наш открытым считать!
Услышав одобрительный гул с мест, он кряхтя поднялся с кресла и, повернувшись к иконостасу в красном углу, прочел со всем синклитом «Отче наш», после чего, громко хрустя суставами, уселся обратно.
– Все мы знаем, зачем собрались, – заметил он, между делом разматывая столбец допросных листов, – посему предлагаю лишнего не обсуждать, а сразу звать провинившихся правщиков.
И на этот раз, услышав одобрительные возгласы собравшихся пресвитеров и архиереев, Иона вяло махнул рукой двум здоровым, как платяные
Всех троих без лишних церемоний монахи жестко поставили на колени посередине зала, даже не дав им толком помолиться на иконы. В ответ на столь суровое обращение Дионисий только грустно покачал головой. Обернувшись на икону Спаса, он размашисто перекрестился и печально выговорил:
– Ты, Господи Владыко, все ведаешь; прости меня грешного, ибо я согрешил перед тобою, а не они!
Иона смерил Дионисия бесчувственным взглядом и насмешливо проронил:
– Значит, признаёшь за собой грех, отче? Это хорошо! Кайся, что за беда?
– Беда? Нет никакой беды! С чего ты взял это, Владыко?
Дионисий посмотрел на своих удрученных помощников и ободряюще улыбнулся.
– Господь смиряет меня по делам моим, чтобы не был я горд. Такие беды и напасти – милость Божия! Беда – если придется гореть в геенском огне; да избавит нас от сего Создатель!
Митрополит нахмурился.
– Упорствуешь, Дионисий? Ведомо ли, что обвиняешься ты в ереси, заключенной в злонамеренном искажении Святого Писания? Велел ты имя Святой Троицы в книгах марать и Духа Святого не исповедовать, яко огонь есть? Так ли сие?
– Помилуй, Владыко, – всплеснул руками Дионисий и кротким взором окинул Собор, очевидно настроенный к нему враждебно. – В чем ересь моя? В том, что очищал церковные книги от грубых ошибок, которые вкрались от времени? Изучили мы с братьями много старых книг, и, не знаем почему, в Московском служебнике напечатано, что крестят Духом Святым и огнем, ибо нигде более такого нет! Сам евангелист Лука писал, что крестятся Духом Святым, и ничего про огонь! Да и Книга Деяний не определяет, в каком виде снисходит Дух Святой на крещающихся!
После этих слов, сказанных мягким, укоризненным голосом, синклит церковных иерархов загудел, как растревоженный улей, раздались возгласы:
– Еретик… богохульник!
– Заточить в острог… лишить сана!
– На костер его!
Терпеливо дождавшись тишины, Иона обратил свой взор на другого правщика, стоявшего на коленях за спиной Дионисия.
– А ты, старец Арсений, что скажешь?
– А что сказать? – скривил старец в усмешке в кровь разбитые губы. – Не мы взвалили на себя это бремя! Мы лишь несли его! Царь Михаил Федорович, ведая благочестие и ученость архимандрита Дионисия, поручил ему исправить требник! На то у нас и грамота от него имеется!
– Ты об этом? – Иона поднял лежащий на столе столбец. – Царская грамота, – добавил он небрежно, – это не отпущение будущих грехов, а только оценка прошлых заслуг! Собор считает правку требника злоумышленной ересью, которую следует
Иереи, собравшиеся в престольной, дружно загудели, одобрительно кивая головами и оглаживая окладистые бороды. Стало очевидно, что для себя они уже все решили еще до суда.
– Владыко, – развел руками старец Арсений, метнув на собравшихся взгляд, полный пренебрежения, – о возводящих на нас неправду смею сказать, что не знают они ни православия, ни кривославия. Как школяры неразумные, проходят Священное Писание по буквам и не стремятся понимать их смысл!
Старец не успел даже договорить, как патриаршие палаты в очередной раз потрясли вопли горящих праведным гневом служителей Божьих. Возмущению духовных пастырей не было предела. Они кричали, топали ногами, яростно плевали в сторону еретиков и даже порывались прямо с места достать наглецов архиерейскими жезлами! Однако на все душевные переживания и пылкие проявления излишней горячности духовных особ митрополит Иона не обратил ровным счетом никакого внимания. Бесстрастно взирая вокруг себя водянистыми старческими глазами, он спокойно дождался тишины и томным голосом старого банщика спросил у третьего обвиняемого:
– Ну а ты, отец Иоанн, не желаешь исповедоваться в грехах перед церковным Собором?
Отец Иоанн отрицательно покачал головой:
– Владыко! Грешен – каюсь, но ереси нет в моем синодике!
– Так, может, исповедуешься в грехах своих товарищей? Приму как покаяние!
Священник язвительно улыбнулся.
– Полагаю, исповедь в чужих грехах называют доносом?
Митрополит поморщился и вяло погрозил священнику пальцем.
– Не дерзи. Есть что добавить?
– Есть, Владыко! Просьба! В сенях сидят два монаха Троице-Сергиевой лавры. Отец Феона и отец Афанасий. Расспросите их, они подтвердят, что все нападки – это наветы врагов наших.
К удивлению собравшихся, митрополит в очередной раз проявил головокружительную снисходительность к обвиняемым, чем вызвал неприкрытый зубовный скрежет у некоторых членов Собора. Впрочем, опасались они напрасно.
– Спросим, коли настаиваешь! – лениво произнес Иона и, сделав рукой разрешительный жест, глубоко откинулся в кресле, прикрывая глаза от яркого солнечного света, льющегося из настежь распахнутых окон.
Афанасий был явно смущен количеством церковных чиновников высокого звания, забившихся, в общем-то, в небольшое помещение престольной и настороженно взиравших на него. Чего нельзя было сказать об отце Феоне, давно не испытывавшем робости перед высшими сановниками государства. Войдя в помещение, он демонстративно встал на колени перед архимандритом Дионисием и попросил у него благословения, а получив, встал и обратился к митрополиту Ионе, с интересом за ним наблюдавшему:
– Владыко! Негоже так с духовными лицами! Вели их посадить!
– Преступники должны стоять перед судом на коленях! – раздался с места возмущенный голос келаря Троице-Сергиевой лавры, старца Александра Булатникова, являвшегося одним из самых последовательных и жестоких хулителей архимандрита Дионисия.
– Разве вынесен приговор? – осадил его отец Феона, смерив мрачным взглядом, не обещавшим келарю ничего хорошего.
– Смилуйся, Владыко!
Митрополит Иона, слегка распалившись, заерзал на кресле.