Тень мачехи. Том 1
Шрифт:
От уличных жаровен несло дымом, острыми приправами, сладковатым запахом морских существ, завернутых в листья и брошенных на угли. Дорога разбавляла его бензиновым духом и кислой вонью больших животных, обреченно тащивших телеги по влажной жаре.
Водитель дал вправо – резко, будто испугавшись акулы. Волегова швырнуло на дверцу, а потому что машина заглохла.
– D'esol'e, c'est un frein,* – сокрушенно запричитал креол, маша руками перед лицом Сергея. Розовые ладошки, контрастирующие с почти черной кожей водителя, и детский испуг в его глазах почему-то вызвали у Волегова желание сбежать.
Отчаявшийся креол,
Солнце сразу вгрызлось в его безволосую макушку. Майка мгновенно намокла, на лбу выступили капли пота, и Сергей привычно смахнул их рукой. Достал из кармана сложенную бейсболку, нацепил ее. Надо будет купить салфетки – впопыхах забыл платок.
Перед входом в больницу стоял хвастливо-белый кабриолет «Lamborghini», растопыривший крылья дверей, как взлетающий жук. Из его кожаных недр доносились звуки радио. Волегов взбежал по широким каменным ступеням и открыл стеклянную дверь в прохладный холл, где тихо шелестели кондиционеры, и почему-то пахло сдобой. Сквозняк обнял его, дал отдышаться, защекотал под пропотевшей одеждой – ласково, будто кошачья лапа.
Возле ресепшена, из-за которого виднелась склоненная голова медсестры в синей форменной шапочке, была небольшая очередь. Старик-креол, одетый лишь в красные шорты и грязный гипс, укутавший его ногу от колена до пятки, почти лежал животом на стойке. Костыли в его правой руке отплясывали дробь на мраморном полу, но медсестра, которой старик пытался что-то втолковать, будто не замечала ни его, ни производимого им шума. Рядом стояла пара молодых людей: юноша, который держался за щеку со скорбным видом приговоренного, и его равнодушная спутница – опершись на стойку спиной и локтями, она катала во рту жвачку и разглядывала холл; на ее изящные запястья были нанизаны золотые браслеты. Последней стояла высокая беременная мулатка в армейских штанах и коротком черном топе. Её руки поддерживали круглый живот, черный и блестящий – казалось, что женщина-солдат прижимает к себе пушечное ядро.
Медсестра говорила по телефону: то по-французски, то на щёлкающем местном. Положив трубку, она, наконец, повернулась к старику и медленно, с монотонностью опытной чинуши, заговорила с ним по-креольски. Перестав стучать костылями, дед недоверчиво выслушал ее, фыркнул и развернулся, намереваясь отойти от стойки. Его маленькие, как у обезьяны, глазки, блестевшие холодом и злостью под сводами голых надбровных дуг, задержались на Волегове. Креол ощупал его взглядом, будто что-то искал, и, не найдя, испугался. Вскинул костыль, направляя его на Сергея, как винтовку, и хрипло зарычал:
– Dandotia!
Волегов отпрянул, растерянно шагнул назад. Что это, черт подери, значит?
А старик вытащил из-под края гипса грязную тряпицу, взмахнул ей перед лицом, и в воздух поднялось серое облако – какое-то вещество, растертое почти в пыль.
– Dandotia! Dandotia! – вопил креол, быстро пятясь. Откуда-то выскочил охранник, схватил его, гортанно ругаясь, потащил к двери. Один костыль выпал из руки старика и загрохотал по полу. Беременная мулатка глянула на Волегова расширенными от ужаса глазами, и кинулась прочь, крепче обняв пушечное ядро живота. Девушка со жвачкой схватила под локоть своего спутника, потянула его от стойки – равнодушие в ее взгляде сменилось опаской. Пространство перед ресепшен опустело, Сергей не знал, что и подумать.
– Извините, мсье, он не в себе, – сказала медсестра по-английски. Сергей обернулся, спросил:
– Что значит это «дандотиа»?
– О, не обращайте внимания! Старые суеверия, – отмахнулась она. Но в голосе мелькнула тень страха.
– И всё-таки? – Волегов не любил непонятных ситуаций и умел быть настойчивым.
– Так местные называют мертвецов, зомби, выполняющих волю колдуна, – смущенно ответила она. – О, всё это фольклор, сейшельский фольклор, не более!
Сергей кивнул. Ситуация была столь же неприятной, сколь глупой. Даже медсестра с ее «не более» была напугана, и успокаивала больше себя, чем его. Черт бы побрал эти островные суеверия!
– Скажите, как мне найти палату русской роженицы, Натальи Куницыной? – сухо спросил он, не желая больше обсуждать креольских зомби. – Утром она родила девочку. Я – отец.
Медсестра сказала ему номер палаты, объяснила, как к ней пройти, и выдала пару голубых сетчатых бахил. Сергей зашагал к лечебному корпусу, предвкушая встречу с дочерью. Но, поднимаясь на третий этаж по узким ступеням, покрытым дорожкой из зеленого ковролина, он вдруг подумал с нервным смешком: «И кто же тот колдун, чья воля меня подчинила?..»
Глава 4
Наталья полулежала в кровати, глядя в экран смартфона. Увидев Волегова, она взмахнула рукой.
Подойдя ближе, Сергей поцеловал её в щеку – чисто по-дружески, как было принято между ними в последнее время. Она довольно улыбнулась, глянув на букет, и пригладила короткие волосы цвета меди. Но при виде игрушки на ее лице появилось странное выражение. В глуповатом взгляде блекло-голубых глаз колюче мелькнула злоба, тонкие губы капризно искривились.
– Это – вместо шубы? – уточнила она, ткнув пальцем в плюшевый кошачий бок.
Волегов не ответил на колкость любовницы, как не ответил бы попрошайке или вымогателю – реагировать на такое было ниже его достоинства. В конце концов, они давно обсудили условия сделки, и пережевывать это ещё раз Сергей не видел смысла. Он лишь пожал плечами и, чувствуя непривычную робость, медленно направился в обход кровати, к маленькой пластиковой люльке, стоявшей возле окна. Наклонился над ней и застыл, забыв обо всем.
Девочка спала, вольно раскинувшись – ручки в миниатюрных варежках, лёгкий комбинезончик из мягкого трикотажа, пухленькие ножки с крохотными, как кукурузинки, пальчиками. Круглое личико, едва заметные бровки, полукружья ресниц, кнопка сопящего носа, капризно изогнутый рот. Её совершенство было абсолютным. Как и ее владычество.