Тень победы
Шрифт:
Изредка приходил Федор Лукин. Он окидывал хозяйским взглядом стройку века, изрекал привычное: бог помочь, странники, и снова исчезал: уходил в себя поразмышлять о вечном.
Наконец наступил день, когда спортшкола «Гладиаторъ» была готова к приему воспитанников. Стены снаружи и внутри были покрашены, полы залиты цветным бетоном, а в тренировочном зале — покрыты мягким зеленым линолеумом. Смесители в душевой блестели хромом и никелем, в раздевалке стояли удобные металлические шкафы-ячейки для одежды.
Степанцов еще раз прошелся по зданию, вдыхая запах не до конца просохшей краски. На следующее утро
Последний рабочий давно покинул помещение, а Сергей все еще бродил по спортзалу и выискивал мелкие недоработки, которые предстоит ликвидировать.
Наконец он вышел на улицу, закрыл металлическую дверь на замок и постоял, наблюдая, как небо постепенно темнеет, и на нем проступают мелкие сапфирные звездочки.
На фасаде красовалась огромная надпись, сделанная в стиле граффити: «"Гладиаторъ" — школа чемпионов». Неугомонный Лукин не поленился сходить в центр по работе с трудными подростками (бывшая комната милиции) и спросить у Инспектора, кто лучше всех «портит» стены краской из аэрозольных баллончиков.
Затем он привел к зданию двух шалопаев, одетых в широкие штаны и бейсболки козырьком назад, вручил им набросок рисунка и рабочие инструменты, а уж они постарались. Сделали и надпись, и боксера нарисовали, и завитушки всякие добавили. Федор похвалил пацанов, прочитал им лекцию на тему, какое полезное дело они сотворили, и выдал каждому, со словами напутствия, по Евангелию.
Степанцов отошел подальше и посмотрел на рисунок. Боксер на стене был силен, строен, в движениях его чувствовалась стремительность. Лицом он больше всего походил на легендарного Виктора Агеева, что, в общем, неудивительно: в качестве эскиза Лукин использовал старинную вырезку из журнала «Физкультура и спорт».
Сергею вдруг страшно захотелось вернуться на ринг, но он тут же отогнал эту мысль. Конечно, надо думать о завтрашнем дне, но на будущее лучше не загадывать.
Открытие спортшколы состоялось в десять утра. Степанцов, как и прочие обитатели Дома Сорского, поднялся в шесть. Предстояло еще многое проверить и подготовить. После общей молитвы и трапезы Сергей с новыми приятелями пришел в спортшколу; они притащили с собой музыкальный центр, подтянули к нему шнур от микрофона, включили музыку. В половину десятого приехали Белов с Лайзой. Саша отвел Степанцова в сторону и спросил:
— Ну как? Здесь, — он показал на сердце, — что-нибудь происходит? Что-нибудь чувствуешь?
— Здорово, — честно признался Степанцов.
Белов ободряюще потрепал его по плечу.
— Погоди. Это только начало. Кстати, через два дня состоится общее собрание работников комбината. Я хочу, чтобы ты выступил перед людьми.
— Это зачем? — насторожился Степанцов, который оратором себя не считал и всегда предоставлял Савину возможность поговорить вместо себя перед публикой.
— Поблагодари народ за спортивную школу. Люди должны знать, на что идут их деньги. Только я тебя прошу: благодари не комбинат в целом и не меня, как директора, а каждого работягу, понимаешь? Чтобы каждый чувствовал, что в этой спортшколе — его труд и пот, его мозоли. Лады?
Сергей начал понимать, куда клонит Белов.
— Делиться надо? Это ты хочешь сказать?
— Больше всего я хочу строить, и меньше всего — ломать, — продолжал Белов. — Я хочу, чтобы каждый рабочий понял, что я не кровосос и эксплуататор, и не вор, а работяга, такой же, как они. Я ведь по восемнадцать часов в сутки пашу без праздников и выходных. Пойми, нет рабочих — нет дела. Нет меня — тоже нет дела. Мы друг другу нужны, чтобы дело не стояло.
Степанцов призадумался. До сих пор его жизнь складывалась таким образом, что он работал «только на себя. Он не мог назвать себя однозначно эгоистичным или жадным человеком, но стремление помочь другому человеку у него как-то не возникало, и уж тем более не превращалось в потребность.
Встреча с Беловым и последовавший за этим месяц работы бок о бок с обездоленными и неустроенными людьми, которые, тем не менее, старались хоть что-нибудь сделать для таких же брошенных и обездоленных пацанов, многому его научили. И за это он был благодарен неожиданному повороту судьбы. Сергей ничего не сказал в ответ, только кивнул.
— Ну, ладно, — Белов решил, что пора заканчивать разговор. — А вот и наши главные заказчики, — он показал на толпу, собравшуюся перед фасадом школы.
Степанцов окинул взглядом небольшую площадку перед бывшей фабрикой-прачечной. Она была заполнена народом. Старички из близлежащих домов, бомжи из приюта, Белов, Лайза, несколько рабочих с комбината в нескладно сидящих костюмах, с натруженными руками — отцы детишек…. Одни взрослые.
Почему-то на митинге не было ни одного мальчишки. Удивительно, но он только сейчас это заметил! Сергей заволновался. Он взбежал на крыльцо, оглядел всех собравшихся. Нет, ни одного ребенка не видно! Да что же это такое?
Внезапно откуда-то издали донеслась барабанная дробь: звук, который невозможно спутать ни с чем другим! Громкий, навязчивый, и вместе с тем безошибочно узнаваемый, словно ожившие воспоминания о далеком детстве. Грохот все усиливался. Все собравшиеся, как по команде, повернули головы направо: по узкой пыльной улочке шли строем ребятишки. Рядом с ними вышагивал Федор в рясе и сам, лично лупил буковыми палочками в бывший пионерский барабан, расписанный ангелами и православными лозунгами.
Он выкрикивал команды типа «шире шаг, отроки», и было видно, что он изо всех сил сдерживает огольцов, которым не терпится сломать строй и поскорее рвануть к спортшколе. Степанцов удивился и позавидовал одновременно. Удивился тому, как легко Лукин справляется с этими сорванцами, и позавидовал ему, засомневавшись в собственных педагогических способностях.
Но он тут же взял себя в руки и постарался придать лицу строгое, уверенное выражение. Не доходя до крыльца десяти шагов, Лукин вырвался вперед и стал прокладывать марширующей колонне дорогу.
— А ну, крещеные, потеснись! — кричал он. — Уступите место цветам жизни!
Люди, посмеиваясь, отступали, ребятишки выстроились перед крыльцом. Степанцов подумал, что громкая музыка может их оглушить; он подбежал к музыкальному центру и нажал на «стоп». Белобрысый коренастый парнишка в первом ряду долго его рассматривал, потом повернулся к Лукину и громко спросил:.