Тень правителей
Шрифт:
Он открыл бутылку коньяка и отхлебнул из горлышка: «С юбилеем, дружище! Извини, не готов поздравить лично!»
В каком-то смысле все эти годы мы шли параллельными путями, подумал он. Ты к славе, я – к власти. В сухом остатке мы оба фантомы: никто не знает, что за твоей спиной стою я, никто не догадывается, кого и как я дергаю за верёвочки. Слава эфемерна, дружище, подумал он, если я перестану писать стихи, ты очень быстро сойдёшь со сцены и скурвишься, если не встретишь достойную женщину. А если я перестану дергать за веревочки, подумал он, что произойдёт тогда. Мне проще, сказал он. Если я перестану,
Он посмотрел с высоты вип-ложи на рокера, уже раскочегарившего публику и заведённого как исправный пулемет.
«Смерть танцует вальс, по залу кружат, кружат пары, – запел рокер. – Waltz, ein zwei drei Waltz, auf wiedersehen mein lieben frau”.
Публика взревела. Он посмотрел на название альбома. «Майн кайф». «Совсем рехнулся», – подумал он.
«Вальс, жестокий вальс, так истекает кровью рана,
Вальс последний раз – auf wiedersehen mein lieben frau”.
– Это не мои стихи! – холодно и громко сказал он.
Рокер поднял голову и посмотрел сквозь него.
«Waltz, ein zwei drei, Waltz – смерть танцует нас,
Последний вальс – он трудный самый,
Waltz, ein zwei drei Waltz, auf wiedersehen mein lieben mama».
6
– Ну, и рожу вы нашли, – сказала Юлька. – Вылитый бандит! Никого поприличнее не обнаружилось?
– Ты не поверишь, – сказал он. – В самом деле сидел, по молодости, за какую-то глупость, но тем не менее факт.
– Да уж… – сказала Юлька. – Что-то совсем неладно в вашем королевстве. Лучше уж со шлюшкой договорились бы. Со шлюхами так легко находить общий язык, не правда ли?
– Как дела у твоего музея? – спросил он. Юлька всё реже там бывала, разъезжала по заграницам, с Ксюхой, в последнее время чаще самостоятельно.
– Тебе разве не докладывают? – сказала жена. – Театр теней пригласили на фестиваль в Эдинбурге. Я поеду с ним, недели на две, ты не возражаешь?
– Не возражаю, – сказал он. – Может быть, тоже прилечу.
– Это будет здорово, – равнодушно сказала Юлька. – Как ты его называешь? Шахтёр? Ох, и выдаст вам этот шахтёр на орехи.
– Ещё спорим, – сказал он. – Вопрос не решён окончательно.
– Ой, блядь, спорим! – выругался он, когда остался один. – Скоро уже станет не до вежливости.
Из-за кандидатуры шахтёра на пост хохляцкого президента началась натуральная драка. Он давно ждал этого момента, когда карлик перестанет показывать зубы и начнёт рвать по-настоящему. Воровали, конечно, на Украине безбожно, даже хлеще, чем у нас, бестолково, оставив для народа из лозунга «хлеба и зрелищ!», только зрелища. Ситуация гноилась давно, и это была одна из ошибок Стальевича, который хохлов недолюбливал и относился к ним свысока. «Не парьтесь, – говорил он. – Страна искусственная, жаль, меня не было в начале Мефодьича, провели бы в Пуще черту от Одессы до Харькова и не было бы сейчас украинской проблемы. Разворуют всё до последнего гвоздя и развалятся на мелкие княжества, кто под незгинелу ляжет, кто под мадьяр. А уж с этими о сохранности нефтепроводов мы договоримся. Нам эту гирю на хребет вешать пуще неволи».
Со шлюшкой несколько раз пытались договориться, был момент, когда согласовали, что
Он хорошо помнил её слова, сказанные на встрече в Крыму.
– Мы вашими не станем, – гордо произнесла королева хохелов. – Мы – европейцы!
– Ну-ну, – ответил он. – Хотите в дружные ряды нищих болгар и албанцев?
В каких закромах Родины откопали шахтёра, ему было неизвестно, это насторожило его. Пушистик показывал пальцем на спасателя, тот ссылался на какие-то мифические старые кадры. Он вдруг понял, что его водят за нос. «Ну, хорошо, – подумал он. – Хочешь разговор начистоту, будет тебе такой разговор».
С рокером было сложнее. Он посмотрел на листочки со своими последними стихами. Стихи были нежные, возвышенные, что обычно не было ему свойственно, хорошие стихи. «Дебил, – разозлился он. – Донаркоманился, подонок. Свободы ему захотелось».
Найти другого? Он засмеялся. «История, повторяясь, превращается в фарс». Утопить? Ему вдруг стало противно и скучно. А что ты будешь делать со своими стихами?
– Ты знаешь, – сказала Ксюха. – Не нравится мне твоя Юлька в последнее время. И дело не в том, что она блядует самостоятельно, без моего присмотра. В ней стала чувствоваться какая-то мстительность, то ли в отношении тебя, то ли всего мира, не могу пока понять. Свободная любовь должна приносить радость и азарт, а из неё чёрное так и прёт.
– Переманили? – спросил он.
– Не думаю, – сказала Ксюха. – Скорее, меня бы переманили. Меня, собственно, и переманили. Я, как умная маша, кочевряжиться не стала. Как будто это что-нибудь меняет. Не нравится мне твоя Юлька, будь осторожен.
5
– Ты не улетела? – спросил он.
Юлька сидела за обеденным столом, на столе были расставлены лёгкие закуски и бутылки.
– Рейс в три часа ночи, – сказала Юлька. Она всегда отказывалась от государева самолета, летала регулярными рейсами, правда, первым классом.
– Тогда давай поужинаем, – предчувствие нехорошего разговора овладело им.
– У меня тост! – Юлька налила ему полный фужер водки.
– Короткий, – добавила она. – За упокой души!
– Как скажешь, – хладнокровие не покинуло его, он выпил водку залпом. – Как я понимаю, сегодня годовщина.
– Правильно понимаешь, – Юлька пригубила вина. – Меня ты, видимо, пожалел, а с ним, в свойственной тебе манере, церемониться не стал. Спасибо, что живая.
– Он мне никто, – сказал он. – Приблудный ухарь, законопатил тебе голову, чего мне его жалеть. Все, кто клеятся к тебе, видят в тебе меня, извини за неприятную правду.
– В библии сказано: око за око, – сказала Юлька.
– Хочешь меня убить? – спросил он.
– Да, – сказала Юлька. – Не из-за него. Из-за себя, из-за того, что ты превратил меня в грязную тряпку, о которую можно вытирать ноги.
– Хорошо, – сказал он. – Убивай. Легко сказать, трудно сделать.
– Освобождается место нашего представителя при ООН, – сказал пушистик. – Право слово, Костя, это лучший выход для всех.
– Прекрасно, – сказал он. – Это в начале шпаргалки, а что в конце?