Тень правителей
Шрифт:
«Здесь у меня мама и папа похоронены, – говорил он в ответ на почему вернулся. – Прикипел я тут. Да и не люблю я все эти косоглазые прибамбасы…»
Это был бойкий старичок и – в тех редких случаях, когда выходил в зал – весьма словоохотливый. «Я ведь чебуречную хотел открыть, – как бы извинялся он за сервис. – Мне очень нравилась чебуречная, в Москве, на Колхозной площади. Как теперь называется Колхозная? А-а! Мне Колхозная очень нравилась…. Но в японском центре поддержки соотечественников сказали, что надо продвигать японскую культуру. Короче, денег дадут только на национальный ресторан. «А у меня мама русская, – сказал я. –
«Вот и кормлю вас дохлой рыбой, простите меня, грешного…» – хотел добавить Тофуи, но под укоризненным взглядом официантки замолкал.
Эразм вернулся на остров поседевшим и отягощённым смешными знаниями. Он, будучи совершенно трезвым, утверждал, что прочёл на зоне всю историю философии, которая была в лагерной библиотеке. Он ещё много чего утверждал, оголтелой лжи или правды, Тофуи по привычке щурил узкие глаза, но он постарел, ему было лень гнаться за мерцающим светом Эразма.
В кафе негромко пел голос Шклярского.
– Здравствуйте, Павел! – приветствовал его Каторжанин. – Напомните мне, вы ведь по профессии землемер?
– Статистик. В том смысле, что я окончил экономико-статистический институт.
– Я и говорю – строитель Дауд.
Он уже привык к изворотливой логике разговора Эразма и просто слушал «Египтянина» Шклярского.
– Да, прилетел сегодня утром. Вас угостить?
– Если можно, – сказал Эразм. – Лёд в Охотском ещё не встал, хоть и ноябрь. Корюшку поэтому не могу брать. А сволочь Тофуи жадобится, говорит, надо сохранять запасы к новогодним праздникам. Итак, поговорим, с вашего позволения, о землеустройстве, – продолжил Эразм. – Или о статистике. Это практически то же самое, просто статистика – вертикальное построение мысли, иногда смотрящее на землю под прямым углом. Человеку очень нужно всё подсчитать, рассчитать и потом с гордым видом сообщить окружающим, как правильно жить.
– Вы опровергаете основы мироздания, – усмехнулся Павел. – А как же насчёт того, что надо держаться корней? Патриотизм, историческая преемственность, здравый смысл, в конце концов?
– Если ходить по земле и работать на ней – безусловно надо. А если лететь в затяжном прыжке из детородного органа в могилу, то вовсе не обязательно.
– Ну, дорогой мой, если все будут лететь, кто же будет работать? И где тогда вы возьмете водку?
– Вы абсолютно правы, Павел. Вы даже можете сказать: вот она позиция вечного паразита общества, который воровал при социализме, ворует при капитализме, ничего не созидает, когда откинет копыта, никто его не вспомнит добрым словом. Есть только одна закавыка, которая, к сожаленью, ломает сию безупречную логику. В доколумбовой Америке не было колеса.
– При чём здесь доколумбовая Америка? – разозлился Павел. Апломб самоучки Эразма начал его раздражать. Он и сам не отличался патриотизмом, честностью в работе, с самого начала существования в бизнесе он делал множество нелицеприятных вещей, было дикое желание, как тогда говорили, «упаковаться»: первая квартира, первая ванна джакузи, первая машина. «Не убиваю же никого, – говорил он приятелям и коллегам и в первую очередь, самому себе. – Государство против нас, пенсия нам не грозит. Надо защищать свой маленький мир, сплоченный корпоративной этикой». Сплоченность корпоративного мира быстро оказалась обычной фикцией, свои в сложных ситуациях сбегали,
– А потом апатии, – сказал Павел.
– Не понял?! – честно сказал Эразм.– Вы не закажите мне ещё водки?
– В доколумбовой Америке не было колеса, были массовые человеческие жертвоприношения, абсолютная кастовость общества, правители инков говорили на языке, недоступном простому народу, но, при всём том конкистадорам явились выдающиеся чудеса архитектуры, инженерной и математической мысли – вы это хотели сказать, Эразм?
– Я хотел сказать, – ответил Эразм. – Они жили без колеса, среди джунглей и ягуаров, они жили без денег, они смотрели на мир чуть-чуть иначе, чем мы, и не подохли с голода. Сами до этого докопались или кто-то подсказал, чёрт их разберет. Но, боюсь ошибиться, похоже, они умели лететь из этого самого органа и по дороге делать что-то полезное. При всей их очевидной жестокости.
Он хорошо помнил этот миг апатии. Он, представитель крупной фруктовой компании, прилетел в Кито заключать годовой контракт на поставку бананов. Посольская машина задерживалась, они со встречающим, заместителем торгового консула, отошли на бетонированную площадку покурить.
Фигура, коренастая и сильная, с космой чёрных как деготь, немытых и нечёсаных волос, вдруг выросла перед ними. Сначала он даже не понял, кто это – мужчина или женщина. Индеец молча протянул руку, повернув ладонь тыльной стороной вверх.
– Он из горной деревни, – сказал встречающий. – Живут там на самой верхотуре, питаются чем придется. Когда совсем невмоготу, спускаются к аэропорту просить милостыню. Дикие совсем, видите, даже в глаза не смотрит. Гордый.
Весь вечер он пил в гостиничном номере, отказавшись под предлогом усталости от делового ужина. «Мы чужие для них, пришли, всё испоганили, понастроили дорог в места, куда ходить не надо, принесли своего бога, которого зачем-то распяли, – звенело в голове от виски. – Мы для них какие-то суетливые букашки. Даже посмотреть не захотел. Он нас не видит, в нас для него ничего нет, пустота и тщеславие, оболочка никому не нужного статуса».
Утром, проблевавшись, с гудящей как колокол головой, он наскоро подписал контракт, согласившись, к изумлению эквадорцев, на самые невыгодные условия.
– Что-то вы так быстро?! – недовольно сказал всё тот же заместитель консула, провожая его в аэропорту. – Мы для вас целую культурную программу подготовили. На две недели всё расписано.
– Извините, срочные дела в Москве, – с натянутой улыбкой ответил он.– Волка ноги кормят.
«Баран ты, а не волк, – подумал провожающий. – Даже воровать не научился по-человечески…»
_______/////_______/////_______
Ребекка шла по самой кромке воды, издалека размахивая рукой.
«Привет! Я родила, – сказала она. – Мальчик. Назвала Глеб».
«Сильно! – ответил он. – И кто же автор?»
«Автор – я сама».
«И всё же. Я весь в ожидании подробностей».
«Ты же отказался на мне жениться. Поэтому…»
«Прежде чем жениться, надо развестись».
«Я тебя умоляю, Карыгин. Не повторяйся за возлюбленной барона Мюнхгаузена. Тебе не идет цитировать женщин…»