Тень Стигии
Шрифт:
— Ты что, местный колдун? — нахмурилась Соня.
— О нет,— засмеялся Ваату.— Это у нас умеет почти каждый. Правда, пчелами управлять труднее, чем, скажем, овцами. Они ведь не слишком умные. Но идем дальше.
Соне вновь стало тревожно. Пчелы и овцы — это еще куда ни шло, а вдруг эти таинственные люди умеют управлять и себе подобными? Ну уж нет, заставить ее повиноваться чужой воле, точно куклу, которую дергают за веревочки, не удастся никому!
Вскоре они вышли из леса и приблизились к селению. На первый взгляд, оно было довольно обычным для этих мест: длинный ряд домов, сложенных из дикого камня, тянулся вдоль берега быстрой
Сравнить его хотя бы с той рыбацкой деревушкой, что стоит возле Драконьих Челюстей, жители которой оказались так негостеприимны. Там дома были темные, грязные, насквозь провонявшие отбросами и рыбьими потрохами. Здесь же они выглядели опрятно, беленые известью высокие стены, крыши крыты не соломой, а черепицей кустарной выделки. Окна домов на случай непогоды закрывались деревянными ставнями. Стекол в них, конечно же, не было, ведь стекло — большая редкость в здешних краях. Соня даже залюбовалась, насколько это было красиво: белые домики с коричневато-красными крышами, зеленый лес вокруг, а над всем этим раскинулось ярко-синее, бездонное небо.
Жители селения, похоже, были пастухами и землепашцами. Все спокойно занимались повседневным трудом: ухаживали за грядками с зеленью, разбитыми возле домов, носили воду в деревянных ведрах, женщины готовили пищу на печах, расположенных во дворе под навесами. В одном из дворов Соня увидела гончара: расположившись под яблоней, он неутомимо вращал свой круг, а десятка полтора необожженных кувшинов сохли неподалеку на ветерке. Жители обращались к Ваату певучими голосами, улыбаясь, радушно кивали Соне. Судя по всему, это был веселый и незлобивый народ. В них вовсе не было заметно того мрачного недоверия к чужакам, с каким обычно встречают путников в глухих маленьких селениях. Соня сказала об этом Ваату.
— А почему мы должны не доверять тебе? — улыбнулся он.— Если бы ты несла с собой опасность или зло, Врата просто не пропустили бы тебя. А вот здесь я живу. Прошу, заходи и будь моей гостьей.
Входя в двери, он обменялся несколькими фразами с немолодой женщиной, находившейся в доме. Как и большинство жителей селения, она была невысока, скуласта и темноволоса, одета в свободное платье, доходившее до колен, перехваченное широким поясом, шаровары, присборенные на щиколотках, низкие сапожки из мягкой кожи — все спокойных, неярких тонов. Так здесь одевались многие.
— Это моя жена,— пояснил Ваату.— Ее зовут Наиру. Они приветствует тебя, гостья, и приглашает к столу.
Стол оказался совсем низенький. Сидеть за ним полагалось не на стульях, а на расстеленных по полу циновках, скрестив при этом ноги на кхитайский манер. Хозяева принялись потчевать гостью. К удивлению Сони, почти вся посуда: блюда, полукруглые чаши для супа, емкости для сливок, соусов, маринадов были изготовлены из серебра. Богато сервированный стол совершенно не вязался с простым убранством помещения.
— Не удивляйся,— пояснил Ваату.— Серебро можно найти неподалеку, в горах. А у нас есть весьма искусные мастера-чеканщики.
Мяса на столе не было, но несмотря на это пища оказалась сытной и разнообразной: вареные овощи, пресные лепешки с медом, рыба, запеченная в тесте, молодой сыр, фрукты и приправы. Кроме того, хозяйка подала горячий, ароматный, подслащенный медом отвар каких-то трав в небольших конических чашках, тоже из серебра. Глядя на Соню, хозяйка сказала несколько фраз.
— Она спрашивает, по нраву ли тебе наша пища,— перевел Ваату.
— О да, спасибо,— улыбнулась Соня.— Поначалу я опасалась, что меня угостят кусками козьего мяса, обуглившимися снаружи и сырыми внутри. Насколько я заметила, такая пища в ходу у горцев.
— Мяса мы почти не едим,— ответил Ваату.
— Но больше всего я боялась, что вы предложите мне молоко, смешанное с кровью. Горцы-скотоводы его очень любят.
Ваату сказал что-то своей жене, и та весело рассмеялась.
— Я перевел ей твои слова,— пояснил Ваату.— Нет, мы ничего такого не едим. Но, догадываюсь, что тебе уже приходилось пробовать это блюдо, и вряд ли оно пришлось по вкусу.
— Пару раз,— ответила Соня.— Ты прав, более мерзкое пойло трудно представить. Но что поделаешь? Отказавшись от угощения, гость может обидеть хозяев.
Между едой и разговорами Соня с интересом рассматривала обстановку комнаты. Поскольку день стоял теплый, ставни на всех окнах были сняты, и солнечные лучи свободно проникали внутрь, давая очень много света. Заднюю часть комнаты занимала низкая печь с длинным и широким дымоходом-лежанкой. Такие печи обычно строили жители северных горных районов Кхитая и Кусана — местностей, где ночи, как правило, очень холодные. Она была не больше двух локтей в высоту, и, чтобы затопить ее, приходилось опускаться на колени. Лежанку застилал толстый слой камышовых циновок, поверх него — одеяла из козьей шерсти и подушки в форме круглых валиков. Рядом с печью стояли четыре огромных, почти в три локтя высотой, глиняных кувшина. В них горцы держали муку и зерно. На стене над кувшинами висели связки лука, стручкового перца, чеснока и пучки сухих трав.
Хозяйка снова произнесла какую-то певучую фразу.
— Наиру спрашивает, почему ты лишь попробовала суп,— сказал Ваату.— Может, он тебе не нравится?
— В нем очень много чеснока,— пояснила девушка.— А я плохо переношу чесночный запах.
Ваату перевел эти слова и выслушал ответ.
— Наиру говорит, что у разных людей разные вкусы. Что ж, в таком случае она будет готовить суп без чеснока, а мы будем класть его прямо в тарелки.
Как не похожа была эта деликатность на навязчивое гостеприимство большинства кезанкийцев!
— Что ж, если ты уже насытилась, идем, покажу комнату, в которой ты будешь жить,— сказал Ваату.— Ты, вероятно, не прочь отдохнуть с дороги.
Несколько дней Соня просто отдыхала после нелегкой дороги, присматриваясь к жизни местного люда, к их привычкам и обычаям, и, надо сказать, очень многое удивляло ее. Девушка неплохо знала, как живут земледельцы, охотники, горожане, торговцы и даже знать. Когда-то к образу жизни избранных пытался приобщиться ее отец, стараясь забыть дикую и бесприютную молодость, проведенную среди каменистых осыпей и ущелий Кезанкийских гор. Даже знатные люди, при всей их утонченности, совершали омовения раз, от силы — два в седмицу, простой же люд — и того реже, причем много реже. Ну а эти удивительные горцы что ни день дважды залезали в реку всем селением: один раз на восходе и еще один — на закате. Даже утренний холод их не пугал. Интересно посмотреть, что они будут делать зимой, думалось Соне. Ее не удивило бы, начни они рубить проруби во льду и нырять туда! Ведь этот обычай соблюдался с неукоснительностью ритуала. Мужчины и женщины совершали омовение отдельно.