Тень
Шрифт:
— A-а, Алеша! Привет!
— Здравья желаю, товарищ капитан. Только зовут меня Володей.
— Да я помню, Алеша — это так, вроде присказки, ружье-то тебе зачем?
— Камуфляж, вроде как охотники.
— Какие сейчас охотники?
— Ну так браконьеры, еще лучше. Что, их здесь не бывает? А попадется что, так мы и в самом деле постреляем!
— Эй, Попов! — оборвал его Лызин. — Я тебе постреляю. И поболтаю тоже.
— Я чё, товарищ капитан, — снова придурился тот, — я ничё.
— Ну ладно, хватит зубоскалить, время терять, слушайте. В лесу преступник. Ранен срикошетировавшей пулей вот там, на воде, в лодке, но потом выбрался на берег и ушел. Ушел, по всей вероятности,
— Куда он ранен?
— Поймаем — узнаем. Еще?
— Может, он утонул?
— Будем исходить из того, что жив.
Больше вопросов не было. Не теряя времени, свернули и погрузили лагерь, скатали лодку. Одну тройку перебросили на правый берег и полетели к геологам.
Там их ждали. К вертолету, едва он коснулся земли, подошли Молотилов, Галка и высокий бородач в «энцефалитке».
— Капитонов Николай, — представился, — начальник отряда треста Пермнефтегеофизика.
— Извините, что беспокоили вас и еще побеспокоим. У вас тут следователь из Перми побудет, — показал Лызин на Никитина.
— Конечно. Что-то случилось?
— В тайге раненый преступник. А может, он и утонул. Наши люди сейчас прочесывают тайгу и к вечеру выйдут сюда. Приютите на ночь?
Геолог кивнул.
— Хорошо бы организовать поиски в реке. У вас лодки есть?
— Лодки-то есть, да только после работы, сейчас все на профиле.
— Ну конечно, после работы. А я еще пришлю помощь снизу, от сплавщиков. И последнее. Вы геолога, что выше вас стоит, знаете?
— Малышева? Он к нам приезжал.
— Зачем?
— Да так, познакомиться, соседи все-таки, коллеги. Керн смотрел, карты.
— Чем он занимается?
— Мерзлотой. Гляциолог он, льдами интересуется.
— Здесь есть мерзлота?
— Ну да, линзами встречается. На картах помечена.
— Золото его интересовать может?
— Золото? — Капитонов искренне удивился и, бросив взгляд на окрестные сопки, покачал головой. — Я, конечно, не специалист, но золото, здесь... Хотя золото всегда много загадок загадывает.
— Понятно. — Лызин достал малышевскую тетрадь и протянул Капитонову:
— Что это?
— Полевой дневник. Называют еще пикетажкой, пикетажной книжкой.
— Точно? А это что за записи?
Николай вчитался.
— Обычные полевые записи.
— А вот здесь, — распахнул Никитин последнюю страницу, — здесь что написано?
— «Шурф номер девять. Под почвенно-покровным слоем мощностью до двенадцати сантиметров лессовидный суглинок толщиной двадцать-двадцать пять сантиметров, ниже галечник мелких фракций, диаметром до пяти сантиметров, толщина слоя сто пять-сто десять сантиметров. Ниже синие глины, стерильные, мощностью в восемнадцать сантиметров, ниже суглинок, насыщенный щебнем, сорок-сорок пять сантиметров, возможно, пермской эпохи». Всё.
— Спасибо. В этой записи с точки зрения того, чем занимался Малышев, ничего необычного нет?
Капитонов пожал плечами:
— Как будто нет.
— Ну, еще раз спасибо. До свидания. Салют! — махнул рукой на прощание. — Вечером свяжемся.
Вертолет легко скользнул вперед и вверх и через минуту скрылся за поворотом реки.
Для служебного пользования.
ОВД г. Чердыни Пермской области.
УГРО.
На
9 июня Боев предъявил администрации предприятия заверенный телеграфный вызов на похороны сестры — Кошелевой Клавдии Павловны из г. Свердловска, получил недельный отпуск и отбыл из города. После Боев ни по месту работу, ни по месту жительства не появлялся.
26. 06. 74
4-го 16 час. 07 мин.
БЛ. 17.
Из Ленинграда 4402
19 04 1517
Г. Чердынь,
райотдел милиции.
Начальнику.
Срочная
Ответ ваш запрос подтверждаем старший научный сотрудник института Малышев Петр Павлович командирован производства работ гляциологической тематике различные районы Пермской Свердловской областей том числе Красновишерский Чердынский районы тчк. Просим сообщить институту причину запроса тчк.
5. Казанцев Анатолий Витальевич, по прозвищу Толька-Шпрота, бич. 5 июля 1974 г., г. Чердынь.
Толька-Шпрота блаженствовал. Он, — давно отвыкший от тепла домашнего и человеческого, годами скитающийся по тайге да по задам не ахти каких многолюдных и устроенных сибирских поселков-новостроев, живущий днем идущим, давно разучившийся заглядывать хоть на сутки вперед, есть нормально, спать в постели, — лежал теперь в отдельной палате районной больницы. Наплевать было ему, что панели в ней, крашенные казенной темно-синей краской, протерлись так, что сквозь грязные залысины проступала местами не только серая штукатурка, но и добротный дореволюционного темного обжига кирпич, а разводы по краям обнажали напластования зеленой, оранжевой, желтой и бог еще знает какой краски, случайно оказавшейся к очередному ремонту на складах больничных, райпотребсоюзовских, а то еще и купеческих. И неважно также, что полуторасаженное окно, задернутое в нижней части желтоватой, застиранной до кисейной тонкости шторкой с чернильным штампом в углу, сиротски темнело грязным стеклом и облупившейся рамой, что из мебели, кроме железной кровати, в палате, узкой, как пенал, стоял лишь квадратный стол с облезшей полировкой, синяя тумбочка да единственный обитый дерматином стул, что тусклая, засиженная мухами лампа убого свисала с высокого потолка на витом шнуре. Толька-Шпрота не замечал убожества: он лежал на панцирной сетке, олицетворявшей в годы его детства и юности чуть ли не буржуйскую роскошь, а на кроватях спать, пусть и не на белоснежных, но стираных простынях, ему приходилось в жизни нечасто; и какая разница, что лежал он немытый: кормили три раза в день, сытно и вкусно, первым, вторым и третьим, и не было у него сейчас никаких забот, а что касается до страданий, то он к ним сумел приспособиться, по-звериному отключался, и лишь по ночам достигала его тупая боль и непроходящий зуд под бинтами. Да еще эти вот, из милиции...