Тень

Шмыров Виктор Александрович

— Где и как вы встретились? — задал следователь новый вопрос, и Шпрота понял, что так просто он не отстанет.

— Ой, начальник, больна-а! — попытался захныкать, но сидевший на стуле Лызин пресек:

— Брось! Не больнее, чем час назад, а песни ведь пел! Ну, так как же вы с этим геологом встретились?

— Это он ко мне приехал.

— Куда?

— В Майский. Поселок такой есть в Сибири.

— Зачем приехал?

— Промывальщик, говорит, нужен, вот и разыскал.

— А что, поближе не было? Ты один на всю Сибирь? — Лызин решил «завести» бича и не ошибся,

тот схватился враз.

— Может, поближе и было, только, начальник, знаешь, какой я промывальщик? Э-ээ!.. Ниче ты не знаешь! Да я же у самого Николая Ивановича Лугина работал! Он меня как ценил? Куда сам — туда и меня: и на Колыме, и на Алдане, и где мы с ним только не работали, сколь золота нашли! Премию государственную получили, вот! А ты — поближе...

— А премию что, и ты тоже?

— Да нет, — бич потускнел. — Кто нам премию даст. Это Николаю Ивановичу. Но он мне сам сказал: «Это, говорит, Толька, не только моя, это наша с тобой премия! Нужны деньги — бери! Хочешь в Крым, хочешь на Кавказ, куда хочешь езжай — гуляй! Я бы, говорит, без тебя этого золота ввек не нашел!» Да зачем мне деньги? Гульнули с корешами и все. Хороший он мужик, лучше не встречал, и на том спасибо.

— А в Тюмени как оказался? Тоже золото искал?

— Не-е. Умер Николай Иванович, сердце не выдержало.

— И ты — в Западную Сибирь?

— Еще бы! Звали меня, правда, другие в свои отряды, но я ушел. Болеть стал часто, климат там плохой, холодно и сыро, вот и уехал. Корешки говорили, что в Сургуте жить хорошо, нефть, мол, нашли, люди разные, деньги, опять же, есть...

— Когда ты переехал?

— Да и не помню. Лет восемь или девять, а может и меньше, я годы-то не считаю, мне без надобности.

— Ну, а с Малышевым как встретились? — спросил Никитин.

— А где он? Вы его поймали? — снова напрягся Шпрота.

— Убит твой начальник, убит. Говори, не бойся.

За отсутствием второго стула Никитину пришлось устроиться на боевской кровати, в ногах, на краешке стальной рамы, едва прикрытой тощим матрацем. Накануне, поздно вечером, он с группой вернулся в Чердынь. Дольше задерживать в тайге милиционеров не мог — служба райотдела стала выбиваться из наезженной колеи, и начальник приказал Лызину прекратить поиски. Ни живого, ни мертвого геолога обнаружить не удалось; неоднократно прошарив прибрежную тайгу и дно Кутая, Евгений Александрович укрепился во мнении, что Олег убил или тяжело ранил Малышева, и, раненый, тот утонул. А труп найди-ка в такой реке: то омуты бездонные у скал, то перекаты да пороги, местные говорили, что порой через год, а то и позже отпускает река свою добычу. Но неопределенность все же оставалась. Лызин считал, видимо, иначе, и от того было муторно.

— Верно, убит?

— Ну да.

Шпрота воспринял известие недоверчиво: веки его снова стянулись в тонкие щелочки, узкий лобик наморщился и потемнел, губы беззвучно зашевелились. Толька-Шпрота думал.

— Ну ладно, — наконец решил он. — Пусть будет по-вашему, начальники. Я ведь правду сказал — сам он меня нашел. Я тогда даже работал, в артель на промысел записался, а тут он и объявился.

— Когда это было?

— Недели

две назад, сейчас посчитаю, — снова зашелестел провалившимися в беззубый рот губами, — ну да, точно, перед днем медиков, Козел еще, Козлов Яшка — артельщик, говорил, что отмечать будем, готовиться надо.

— Ну и что Малышев?

— Как что?! Пришел аккурат в обед, мы ушицу хлебали. Подсел, бутылку достал, как полагается... А потом меня спросил, говорит, промывальщик срочно нужен месяца на два-три, до конца сезона, что ему меня Павел Николаевич рекомендовал. Вот и все.

— И ты сразу же согласился?

— Так он ведь сказал, что от Павла Николаевича!

— А кто это — Павел Николаевич?

— Ветров. Буровик он. Буровой мастер. Я у него две зимы трудился, он мне как отец родной. Уж если он просит, я для него... Да и самому интересно стало, сколь годков лоток в руках не держал.

— Как Малышев представился?

— Все честь по чести. Документик с фотокарточкой предъявил, от института, Малышев Павел Петрович, научный работник, сказал, что его льды и золото интересуют.

— Золото?

— Ну да. Он говорил, что золото на его гипотезу работает, объяснял, да я не понял толком, образование-то у меня...

— Он сказал, что нужно будет за Урал ехать?

— Говорил, что начнем с этой вот стороны, а потом обратно через горы перевалим.

— Тебе ничего странным не показалось?

— Тогда нет.

— А потом?

— Потом? Не знаю я о нем ничего, гражданин начальник, — Шпрота говорил ровно, без обычного ерничества и надрыва, даже вроде грустно. — Но геолог он, точно. И хороший геолог! Я уж разбираюсь, поработал с ними, пожил, всяких насмотрелся. Работать умеет, что надо сам делает, не заставит лишнее за себя пахать, лопаты не брезгует. Вот только глаза у него...

— Что глаза?

— Дурные... Ничего плохого он мне, вроде, за эти две недели не делал, наоборот, но задумается порой, глянет на меня — мороз по коже.

— На Кутай давно прибыли?

— Давно. Из Майского прямо на другой день выехали — и сюда.

— Всё вдвоем были? Никого не встречали?

— Не-е. Всё вдвоем. Вот только в Свердловске, при пересадке, часа четыре времени было, так он куда-то уходил, но к поезду вернулся, а так все вместе.

— Где ты его ждал в Свердловске?

— На вокзале, где ж еще? С моей-то рожей да в город...

— А он что, но делам ходил?

— Не знаю. Посиди, говорит, тут, я сейчас, а сам... Может, ездил куда, а может, и нет, я-то ему зачем? Он вон какой, а я? Конфузил бы только...

— На Кутае все на одном месте стояли?

— Да нет, начальник. Сначала на лодке вверх да вниз. Он вроде как осматривал реку-то, сам, видать, раньше на ней тоже не бывал, но карта у него, все по ней сверялся.

— Какая карта, в планшетке?

— Да нет, другая, самодельная, вроде как абрис. Он ее в кармане штормовки держал, мне не показывал, а как место подходящее заметит, так остановится, осмотрит, карту свою достанет, прикидывать начнет... Я удивлялся еще, почему абрис? У нас на Алдане такие были, так там понятно, дикий край, никаких карт других вообще не было, а здесь?