Тени и зеркала
Шрифт:
Дракон. Совсем как из сна-воспоминания Фиенни — только не красный и не огромный. Жар пламенного дыхания, залитая кровью половина небес… Альен зажмурился. Последнее из сознания Фиенни, к чему тот его подпустил — скорее всего, ненароком. Последнее перед тем, как он увидел его остановившееся глаза, его неподвижно распростёртое тело, безупречное в почти мраморной завершённости.
— Волшебник!.. — Бадвагур, оказывается, тряс его за плечо; Альен, с трудом узнавая, скользнул по нему мутным взглядом и попытался снова дышать. — Всё хорошо, друг? Что с тобой?
«Друг»?… Это что ещё за новости? Просто вырвалось или?…
Альен решил тактично притвориться,
— Что это? — спросил он наконец, осознавая, как глупо это звучит. — Дракон?
— Ну да, — несколько успокоившись, Бадвагур отодвинулся и с благоговением провёл по статуэтке чутким мизинцем — по тому участку, который, видимо, считал незаконченным. — Одна из лучших моих работ. Сижу над ним вторую луну. Нравится?
Последний вопрос агх задал нарочито небрежно, как бы мимоходом, но Альену было очевидно, что он взволнован. Даже не идеальной чистоты щёки, и обычно довольно румяные, теперь напоминали те яблоки, из которых в Дорелии готовят чудный сидр.
— Да, очень, — признался Альен, хотя его чувства были куда сложнее. Скрывать нечего — он был восхищён работой, этим диковатым сочетанием тонкости и мощи, невероятной для камня пластикой. И как-то сразу догадался (у него всегда было чутьё на такие вещи), что это не просто усердие, меткий глаз и умелые руки мастерового. Нет: у Бадвагура был собственный дар, пронесённый через жизнь, приносящий невероятное счастье и такую же невероятную боль. Однако в то же время Альен не мог заставить себя смотреть на статуэтку без неприязни и, чтобы не обидеть агха, предпочёл вообще не смотреть на неё. Так долго, как только получится.
— Спасибо, — Бадвагур взялся за самый крошечный резец и, сощурившись, занялся какой-то непокорной чешуйкой. Дракона он разместил прямо на колене, придвинувшись почти вплотную к костру — ясно было, что ему не привыкать к работе в полевых условиях. Альен впервые видел такого неприхотливого резчика по камню… Впрочем, если подумать, он их толком и не встречал, резчиков. Самовлюблённые кезоррианские скульпторы, в руки к которым попадал только лучший мрамор и лучшие натурщицы, вряд ли шли в счёт.
— Ты давно этим занимаешься? — осторожно спросил Альен, размышляя, как бы подступиться к теме драконов.
— С тех пор, как себя помню, — спокойно отозвался Бадвагур. И что-то в его тоне подсказывало, что это не преувеличение. — Вечно возился с камнями — ещё когда борода не выросла… Ты бы видел наши храмы, волшебник, великие храмы Гха'а, высеченные в скалах, или каменные лики в пещерах, которым тысячи лет… Я мог смотреть на них хоть с утра до вечера, — он мечтательно улыбнулся, не прекращая редких и точных движений резцом. — Другие не понимали меня. Смеялись, говорили — чудак или заносчивый… А мне не надо было ничего, кроме камня, — он умолк, будто не уверенный, вдаваться ли ещё в подробности, и потом всё-таки добавил: — Мать просто кричала на меня, всегда кричала — больше, чем на братьев. Наверное, она меня стыдилась. А отец…
— Отец хотел видеть тебя другим, — подсказал Альен, радуясь приступу агховой откровенности. Слишком уж ему всё это было знакомо…
— Точно. Делающим что-то… полезное. Кузнецом, или лекарем, или строителем, или воином, как мой старший брат… Потому меня и отправили к тебе, волшебник, — раздался уже привычный Альену смешок, но на этот раз невыразимо горький. — Как… кхилиру. Отщепенца. Мне всегда нравилось бродить по ровной земле, учить людские языки… Я мечтал путешествовать — и, дурак, говорил об этом, а нужно было молчать, потому что это позор, нелюбовь
— Должно быть, — эхом откликнулся Альен, всё думая о сне Фиенни. — А сейчас?
— Сейчас?…
— Сейчас ты уже не мечтаешь об этом?
Точно очнувшись, Бадвагур вернулся к работе.
— Да что сейчас… У меня есть камень и инструменты. Мне этого довольно… Если захочешь, покажу тебе другие свои работы, — предложил он, и Альен угадал в этом знак высшего доверия. Он благодарно кивнул, но отвлечься не мог ни на секунду.
— Бадвагур… Этот дракон. Откуда ты взял образец? То есть… Я когда-то изучал древние рукописи, — он постарался очистить голос от всяких эмоций помимо интереса, — и нигде не встречал таких точных изображений.
Бадвагур странно посмотрел на него и почему-то долго не отвечал. Разошедшийся огонь алчно лизнул подошву его сапога, но в рассеянности он этого даже не заметил.
— Под горами хранятся книги и свитки, древнее которых ты и представить не можешь, волшебник, — сказал он, и в этих словах скрывалось нечто больше обычного гномьего бахвальства. — Тех эпох, когда в Обетованном ещё не было подобных тебе.
Той ночью Альен неспокойно спал — впервые за долгое время ему снился Кинбралан. Его угрюмые стены и нескончаемые запутанные коридоры, паутина на фамильных портретах, огромный дубовый шкаф в старой гостевой спальне, где они с Алисией шептали друг другу страшные истории, пока тонкие стёкла дрожали от зимних ветров… Снился тенистый запущенный сад, и щербинки на лакированной мебели, и дряхлый сонный дворецкий, вечно бормочущий что-то во время семейных обедов. Снился запах черничного пирога, любимого у леди-матушки, который доносился с кухни по праздникам, и затхлый запах подвалов, где тихо ржавели доспехи и мечи лордов-предков.
В этих снах было пусто и холодно — совсем как у обочины Старогорского тракта, где он лежал теперь, завернувшись в мешковину и плащ, подтянув колени к груди, чтобы хоть как-то согреться.
Альен открыл глаза от подозрительного шороха — и сначала решил, что сон продолжается. В воздухе над костром, точно порождение ночных фантазий, застыло существо, красотой превосходящее всех, кого он когда-либо видел. Невозможно было понять, какого оно пола — но это казалось ненужным, лишним, ибо при одном взгляде всё внутри замирало от восхищения, затопленное лучезарным светом. Огромные глаза сияли на серебристом лице — ярче переливчатых самоцветов на поясе Бадвагура. Тонко очерченные губы изогнулись в улыбке — так улыбается мать, прижимая к груди младенца. Очертания тела терялись в складках белых одежд: такая красота была выше собственной оболочки, выше всего выразимого. За спиной создания медленно колыхались большие белые крылья; Альена изумился, как это Бадвагур не слышит их шума почти прямо над собой…
Но и это скоро стало неважным: восторг затопил его так, что глаза постыдно защипало, и он поднялся навстречу дивному существу. И тут — как оскорбление для глаз — заметил кинжал в полупрозрачной руке. Вполне реальный кинжал, с богато отделанной рукоятью и отлично заточенным лезвием. Под ту же улыбку и тот же упоительный шорох крыльев он был занесён над Бадвагуром.
Альена словно толкнули в грудь — таким сильным было разочарование. Мгновенно очнувшись от грёз, он кинулся к костру, собирая силы для заклятия…