Тени и зеркала
Шрифт:
— Прощай, учитель.
И потом — ничего, никогда — желанный покой…
Когда стекло вновь застыло, Нитлота будто вышвырнуло откуда-то; лёгкие сдавило, было тяжело дышать. Он не сразу понял, что по щекам бегут слёзы; отвернулся, дрожа от стыда.
Она убила его, приняв облик Альена… Альена. И Фиенни до последнего думал, что…
Проклятье.
Долго стояла тишина: зеркальный народ трудно пронять, но когда такое случается… Слышно было, как осенний ветер воет за стенами Меи-Зеешни, как где-то в Долине хнычет сова.
— Мы обязаны сообщить это Альену, — выдавила наконец Индрис: видимо,
ГЛАВА XXII
Альен проснулся со смутным и неприятным чувством, с тяжёлой головой и горечью во рту. Он долго лежал на широкой, но короткой койке, которой пожертвовал для него Бадвагур (с человеческим ростом на ней оставалось только поджимать ноги), и смотрел в потолок, собирая воедино ночные впечатления. Предстояло столько всего осмыслить и решить — а он чувствовал себя так, словно подсмотрел за чем-то отвратительным. Одни навязчивые мысли цеплялись за другие, обрастали образами из странных снов. Над его головой, на земле, идёт война за Ти'арг, а он заперт под каменными залежами, как бедняга Нод в своей могиле.
И Фиенни… Хелт — королева Альсунга, настоящая или будущая. Что значит эта странная связь? Что за силы вступили с нею в союз и порочит ли это память Фиенни?
«Ты ищешь не там», — сказал Далавар. Но Далавар, наверное, один из всех агхов (разумеется, кроме Бадвагура, который почему-то упорно считает Альена другом и рвётся спасать при необходимости и без) желает ему выбраться живым.
В подобных случаях Альен привык мыслить по возможности холодно и логически, слегка отстраняясь. Следуя собственному опыту (а ещё учениям древних людских философов и нынешних Отражений), он пытался представить ситуацию как сторонний наблюдатель, которого ничего в ней не задевает, которому ничего не грозит. Как поступить было бы разумнее?…
Разумнее… Поморщившись, Альен закусил косточку на запястье, и боль немного успокоила его. Проклятое слово: и надоело вечно подчиняться ему, и на бунт против не хватает сил… Разумнее, конечно, поговорить с вождями кланов и признаться, что его поиски ни к чему не приведут, а потом попытаться задобрить их (как угодно — залогом, ручательством Далавара, Бадвагура и его родни) и упросить выпустить на поверхность. А затем отправиться на север, в Альсунг, чтобы найти и перекрыть разрыв — если он всё-таки там.
Но, во-первых, этот разумный план был похож на лодку с течью: всё хорошо лишь на первый взгляд. Альен сильно сомневался, что агхи поверят ему и дадут уйти безнаказанно — а добираться до Альсунга, так или иначе, придётся через их перевалы. К тому же он не представлял, что станет делать, если всё-таки не нащупает разрыв — а пока он не чувствовал его. В голове зудела крайне искусительная мысль обратиться к тем существам, что призвала из Хаоса его магия, — раз уж они величают его «господином»…
Он не настолько утратил осторожность, чтобы забыть, как плохо это может кончиться. Шутки с Хаосом плохи, но всё-таки, всё-таки… Внутри Альена, особенно после смерти Фиенни, точно кровоточила время от времени крошечная ранка — колкое, опасное стремление
Во-вторых, было и другое искушение, даже целых два. Кинбралан, ненавистный, погрязший в косности, мрачный и родной Кинбралан — в руках альсунгцев?… Альен целую ночь проклинал своё слишком богатое воображение, в подробностях представляя это. Даже если отцу попадутся самые милосердные северяне, лорда Тоури они не пощадят — а уж слуг, а уж женщин… Вспомнив ямочки на щеках Алисии, Альен ощутил лёгкую дурноту. Она ведь уже совсем взрослая… Нет, этого нельзя допустить.
Но отец (лорд Тоури — называть его так, прости небо, было проще) не примет его помощь: не заросла старая обида, и отречение от сына никто не отменял. Защита от колдуна, да не просто колдуна — от высокомерного урода в семье, от порченой ветви, предавшей фамильную честь?… Старик лучше умрёт среди пыльных сундуков и ржавых доспехов, чем так унизится. И всё же — пройти совсем рядом с Кинбраланом, что на северо-востоке Ти'арга, почти вплотную, и даже не разузнать, свободны ли эти земли… Не кровь говорила в Альене и не людская совесть — голоса того и другого он давно заглушил, — что-то другое, неназываемое, мешало поступить так.
А ещё один соблазн (честно говоря, куда больший) — искать в Альсунге не очаг, а саму Хелтингру. Чтобы узнать наконец правду о том, во имя кого (в конечном счёте) всё это творится. Чтобы понять, зачем драконовы грёзы остались в его зеркалах.
Если Фиенни правда был у тех, будто бы и не существующих, изгнанных полубогов за океаном — почему никогда никому не рассказывал? Никогда никому, даже Альену? Доверие между ними достигало тех пределов, когда трудно понять, где кончаются твои мысли и начинаются чужие, когда один взгляд заменяет пространные объяснения. И Альену больно, как-то по-детски обидно было думать, сколько тайн навеки осталось запертыми за высоким бледным лбом Фиенни.
Но его полусон-полувоспоминание о драконе — и эта дивная, опасная своей совершенной красотой статуя… Наверное, любая красота должна нести угрозу, иначе это поддельная красота, — непрошенно и вяло мелькнуло в голове.
Слишком уж легко всё складывается. Так не бывает.
И та северянка, Хелт, что училась у него совсем девочкой, — видимо, знала. Так что же, получается…
Альен прижался щекой к одеялу из козьей шерсти, слегка шершавому от старости (подушками агхи не пользовались), и сосредоточился на своём дыхании. Вдох-выдох, вот так, ровнее. Он не станет додумывать эту мысль. Слишком нелепо, даже чтобы предполагать.
Тихо скрипнула низкая дверь, украшенная металлическими вставками, которые так любили агхи. Брат Бадвагура был сегодня в ночном карауле, так что Альен в кои-то веки наслаждался одиночеством, — и всё-таки кто-то вошёл. Значит, уже прогудел утренний гонг.
По грузным, но мягким шагам Альен узнал мать Бадвагура. Фанатичная преданность хозяйству и рабская покорность мужу очень странно (как странно всё в женщинах — даже если это не человеческие женщины) сочетались в ней со сварливостью и любовью к праздной болтовне. Поэтому Альен старался избегать её, хоть она и смотрела на него уже без страха или недоверия.