Тени исчезают в полдень.Том 4
Шрифт:
– Ну вот, опять Елена Степановна раньше времени… Видно, усмотрела из квартиры, что больной заявился. И откуда вас только несет. Тот больной, другой больной… Подумали бы, вас много, а она одна. Она девчонка еще хлипенькая…
– Нам девчонку и надо… Зачем нам старуху-то? – заявил вдруг Митька.
– Ох ты… гу-усь! – грозно сказала женщина, и в это время зашла Елена Степановна.
– Кажется, больной пришел, Татьяна Павловна?
– Вон он, – махнула женщина своей тряпкой так, словно хотела швырнуть ее в Митьку.
– Курганов! –
– Беспокоит, – подтвердил Митька.
Елена Степановна пробежала в свой кабинетик, стаскивая на ходу шубку. Уборщица вышла.
Краснова вернулась уже в халате, в такой же белой косыночке. Из того же стакана в шкафчике взяла градусник, торопливо начала стряхивать его.
– Так что же с вами… Курганов? Сильно беспокоит?
– Сильно. Круги перед глазами. Голова кружится. Прилечь бы…
– Так как же вы один… на лыжах?! Ложитесь вот сюда, – показала она на кровать.
Митька тяжело поднялся, пошатнулся, будто в самом деле был очень болен. Градусник выпал у него из-под мышки и раскололся вдребезги.
– Эх…
– Ничего, ничего, – успокоила Елена Степановна, – это Татьяна Павловна правильно… Молодец она у меня. Градусник – пустяки. Тужурку положите сюда. Держитесь за меня. Пошли… Не упадете? Держитесь за шею…
Митька положил руку на маленькое, хрупкое плечико. От волос Елены Степановны пахло духами и почему-то совсем не пахло, как позавчера, лекарствами. И у него вдруг в самом деле закружилась голова, захотелось вот сейчас же, сию секунду, покончить с этим спектаклем, повернуть ее свободной рукой к себе, поцеловать, а там – будь что будет. Рука его, лежащая у нее на плечах, дрогнула.
– Осторожнее… Держитесь крепче, – быстро сказала она, и это отрезвило Митьку.
Елена Степановна довела его до койки, Митька грузно сел.
– Вот так… Ложитесь.
– Сейчас… Валенки…
Митька попытался их снять. Но руки и ноги ему будто не повиновались.
Елена Степановна присела, взялась за валенок, потянула. Потом взялась за другой…
– Ложитесь…
Митька упал на спину. Елена Степановна укрыла его, поставила под мышку новый градусник, ушла в свой кабинет.
«Что же теперь делать?» – размышлял Митька, глядя в потолок. Вот сейчас она вернется, посмотрит на градусник. Температура нормальная. Она сдвинет удивленно брови. Осмотрит спину – не воспалился ли позавчерашний укол? Какой там, к черту, воспалился! Он уж и забыл про него… Ну, можно еще сказать, что сердце колет… и еще – голова все кружится… В конце концов она поймет, что он дурачит ее. Поймет, а он что ей скажет, как будет оправдываться за все это? Извини, мол, Лена-Елена, не нашел лучшего предлога, чтобы с тобой поговорить? Когда-то, мол, убегал от тебя в тайгу, а теперь сам пришел? Ну, допустим, скажет он что нибудь в этом роде неуклюжее, неумное. А она что? А она что?
Дорого дал бы сейчас Митька, если кто-нибудь мог бы подсказать ему, как же поведет себя через пять-десять минут эта «хлипенькая», по выражению рыжеволосой Татьяны Павловны, девчонка.
А может, она отшатнется подальше от его глупо улыбающейся рожи, побелеет от гнева и прокричит, как вчера Клашка, хрипуче и протяжно: «Дур-рак!..» Что ж…
И у Митьки стало да душе еще более невесело, тревожно и отчего-то пусто. Нет, надо было поцеловать ее, да и дело с концом… А может… у Митьки застучало сердце часто-часто… а может, так и сделать сейчас вот… она подойдет градусник вынимать, нагнется… Обхватить ее за шею, да и…
Он, может быть, действительно так бы и поступил, да не успел еще продумать все до конца, когда Елена Степановна неслышно подошла к кровати, вынула градусник, села рядом на табурет и, улыбнувшись, произнесла:
– Ну?..
Митька глядел на нее таким взглядом, что улыбка ее от неожиданности разбилась, как недавно уроненный им градусник, на мелкие осколочки и исчезла. Она растерянно и смущенно взмахнула ресницами и снова произнесла, краснея до самых кончиков ушей:
– Ну что вы…
Митька рассмеялся:
– Да мало ли чего…
Но Елена Степановна вспомнила наконец о градуснике, посмотрела температуру. Смотрела она долго, будто впервые видела этот нехитрый медицинский прибор. Брови ее, аккуратненькие, чуть подкрашенные, не сдвинулись, как предполагал Митька. Они то поднимались, то опускались. Наконец она произнесла:
– Не понимаю… Температура нормальная.
– А может, он сломанный, этот градусник, – сказал Митька. – Вы сердце послушайте. – Он расстегнул рубашку, схватил руку Елены Степановны, положил на свою бугристую грудь.
Рука ее легла на Митькину грудь не сразу, ему пришлось преодолеть сопротивление, но все же легла.
Митька ощутил, что чуть-чуть вздрагивают пальцы Елены Степановны, и улыбнулся. «Ну вот и все, – подумал он, – готова. Сейчас можно и поцеловать…»
Подумать-то подумал, но осуществить свое намерение снова, в третий раз, не решился. Может быть, опять не успел, потому что Елена Степановна отдернула вдруг руку и сказала сердито:
– Послушайте… вы…
– Чего – я? Это ты послушай меня. Говорю – колет сердце. Или не будешь? Тогда я пойду.
Она закусила губу. Митька невольно сравнил ее губы с Иринкиными и подумал, что у Иринки красивее.
– Называйте меня на «вы», – тихо попросила Елена Степановна. Выдернула из кармана халата стетоскоп. Затем решительно и резко сказала: – Снимите рубашку.
Долго и тщательно она выслушивала Митьку, не глядя ему в глаза. Затем приказала:
– Повернитесь на живот… Дышите… Так, теперь не дышите…
Помяла пальцами кожу на лопатке, куда позавчера сделала укол, и встала:
– Одевайтесь.