Тени кафе «Домино»
Шрифт:
– Тех, кому Вы передали картину?
– Помилуйте, Генрих, я видел только их жадные руки, протянутые из пролетки.
– Что же делать? Что же делать?
– Скажите толком, что случилось, и возьмите себя в руки, на Вас обращают внимание.
– Вы им передали картину, они приехали в Москву и растворились.
– Так не бывает. Кто они?
– Уголовники, несколько раз выполняли мои поручения в шестнадцатом и семнадцатом году.
– Значит, Вы с ними работаете давно. Вы всегда рассчитывались по
– Конечно. Я знаю этих людей.
Федоровский налил себе ликера в маленькую рюмку. Отпил. Посмаковал.
– Нет, Генрих, Вы их не знаете. Для них не существует ничего, кроме денег. Они сейчас мучительно думают, куда пристроить Вашу живопись.
– Вы должны мне помочь.
– Кто брал картину у меня?
– Иван Вдовин.
– Ванька Вдовин, как же, как же… наслышан. Зловредный московский вор. Но связываться с ним я не буду. Вы меня попросили взять картину. Я свое дело сделал.
– Знаете, Сергей, если что случится, погорят все…
– Кроме меня, – перебил Федоровский Шварца. – В это время, когда грабили музей, я был совсем в другом месте, и это могут подтвердить семь человек.
– Вы предусмотрительны.
– Так же, как и Вы. Вы же тоже не ездили в Питер.
– А если я попрошу Вас найти их не бесплатно?
– Сколько?
Шварц вытащил из кармана пачку червонцев.
– Щедро, – Федоровский взвесил на руке пачку, – слишком щедро. Я возьму эти деньги, но не истрачу из них ни одной купюры до той поры, пока не сведу Вас с этим жиганом.
В кабинете Манцев читал газету, выделяя что-то красным карандашом.
Заглянул секретарь.
– Василий Николаевич, пришли.
– Приглашай.
В кабинет вошли Глузман, Рослева, Мартынов.
Поздоровались, уселись у стола.
– Читали? – спросил Манцев, положив на стол газету, – я ее с карандашом прочитал. На грязные выпады в наш адрес Штальберга ответили многие, но Леонидов лучше всех. Он не варьировал цифрами, избежал лозунгов, он показал нашу жизнь такой, как она есть, с прекрасной перспективой на будущее.
– Я прочел статью, и, надо сказать, изменил свое отношение к Леонидову, – Глузман задумчиво постучал пальцами по столу.
– Быстро же Вы, товарищ Глузман, меняете свое мнение, не по-большевистски это, – резко сказала Рослева, – офицерик скинул кителек с погонами, надел пиджачок и стал пописывать красиво. А почему красиво?
Рослева обвела всех глазами.
– А потому, – продолжала она, – чтобы скрыть свою мерзкую сущность.
– До чего же ты, товарищ Рослева, офицеров не любишь, – сказал Мартынов.
– А ты, товарищ Мартынов, их обожаешь?
– Офицер офицеру рознь. Во время войны у нас на фабрике такую частушку пели:
Раньше был извозчик я,
Звали все Володею,
А теперь я прапорщик -
Ваше Благородие.
Приятным баритоном пропел Мартынов.
Все, кроме суровой дамы, захохотали.
– Товарищи, это не серьезно.
Рослева вскочила:
– Товарищ Манцев, мы собрались обсуждать мой рапорт, а не песенки слушать.
– Давайте обсуждать, – Манцев достал из стола бумагу, исписанную мелким летящим почерком.
– Так вот, товарищ Рослева требует закрыть кафе «Домино». Так?
– Требую очистить этот притон. У нас есть отличные писатели большевики. Отдать это помещение под клуб пролетарских писателей.
– Значит, все интересующие нас люди разбредутся по разным местам, и нам придется осуществлять оперативный контроль вдвое, если не втрое, большими силами.
– Ради уничтожения врагов революции можно пойти на все, – резко ответила Рослева.
– А они не враги, – Мартынов постучал мундштуком папиросы по столу, – они еще во многом заблуждаются, но…
– Тоже мне, нашли заблудших овец… особенно, этого деревенского стихотворца, который читал свои вирши перед царской семьей. И, по донесению секретного сотрудника Повара, плакал, когда их всех ликвидировали.
– Товарищ Рослева, – подытожил Манцев, – давайте работать дальше. Нам нужны хорошие поэты, прозаики, драматурги, журналисты.
– Хорошо, если Вы считаете, что эти люди нужны рабочему классу, я не буду добиваться их ареста, но позвольте мне продолжать разработку Леонидова.
Все с интересом посмотрели на Рослеву.
– Основания? – спросил Глузман.
– Моя интуиция большевика и недоверие к нему.
– Хорошо, – Манцев взял газету, свернул, положил в ящик стола. – Только аккуратно, этот человек нам очень нужен.
– Он ничего не заметит.
– Ну что же, на этой торжественной ноте и закончим нашу беседу.
Манцев встал.
Мрачный Шварц сидел в кафе «Домино» вместе с Баронессой и двумя милыми дамами.
– А ты не меняешься, Генрих, – Баронесса пригубила рюмку ликера.
– Старею, – грустно усмехнулся Шварц, – прямо физически ощущаю, как приходит старость.
– А сколько же тебе лет?
– Пятьдесят два стукнуло.
– Здорово сохранился, вот что значит живешь за границами. У тебя там как с жильем?
– Квартира в центре Хельсинки, вернее, антикварная галерея и домик маленький на озерах.
– Тебе, Герних, жениться надо. На солидной женщине, которая все знает.
– Да где найдешь такую?
– А я тебе чем не хорошо?
– Ты всем взяла. Красивая, богатая, умная, в моем деле первым помощником будешь.