Тени пустыни
Шрифт:
— Эй, эй! Трус удирает, забыв на дороге свою башку!
Еще минута — и челнок пропал в тумане.
Желтая река тихонечко плескалась. Шурша и поскрипывая, плыли большие и малые блины ледяного сала. Вода дышала сыростью и тишиной. И от всего, что случилось, осталась медленно крутящаяся среди льдинок мохнатая с фиолетовым верхом шапка Тюлегена, шашлычника из Хазараспа… Просто не верилось, что сейчас здесь, на борту бензовоза, был Овез Гельды. Молодость пела в душе Зуфара, и ему очень хотелось пуститься по заледенелой палубе в пляс.
— Человек за бортом! — слабо прозвучал болезненный голос.
Зуфар поспешно обернулся. Возле него, кутаясь в одеяло, стоял колеблемый ветром старик капитан Непес. На лоснящемся от пота лице его в темных провалах лихорадочно горели глаза.
— Кто? Тюлеген? — удивился Зуфар. — Было у него две ноги, одолжил он еще пару и дал стрекача.
— Да нет, тот, другой… Весь в оружии… Ты знаешь, кто он. Военачальник сатаны Джунаида. Людоед Овез Гельды, сардар… Вместе с Джунаидом он давал клятву Всетуркменскому съезду Советов сложить оружие, не воевать. Я сам слышал. Сделали мы мертвецу поблажку, а он в саван гадит. Вместе с Джунаидом поломал клятву… И опять пожаловал к нам грабить, резать. Сколько он колхозов сжег, советских людей убил… Тамерлан! А ты… Водятся еще такие! Бросил Тамерлана в воду, и он утонул… Велик аллах!..
Из–под руки Непес слезящимися глазами обвел гладь реки. Вдалеке пятнышком маячила в дымившейся паром воде тюлегеновская шапка.
— Да, а все–таки нехорошо, человек за бортом!
Говорил капитан скорее по привычке.
— Ну, вытаскивать я его не буду, — вырвалось у Зуфара.
Непес зябко повел плечами.
— Чем он жил? Гнилыми мыслями, гнилыми поступками… Разве человек он? Захлебнулся, как котенок… Пусть остается… там, за бортом… Ну, я пошел, а то мой благословенный живот совсем разболелся.
Он махнул рукой и слабо потопал ногами по заиндевевшей палубе. Небрежно напяленная на самый нос паклевидная барашковая шапка смешно топорщилась. Похожее на такую же паклю подобие бородки щетинилось прямо из кадыка. Красные глаза сокрушенно моргали.
Сделалось еще тише. Даже льдинки не шуршали больше. Стояла такая тишина, что от падающих на железную палубу снежинок звенело в ушах. Старательно капитан Непес вслушивался в небо, в невидимые берега, в реку, в туман… Но молчали и небо, и берега, и река, и туман.
Очень опытен был капитан Непес. Слабо, но повелительно прозвучал его голос:
— Где якорь? Берегись!
Зуфар взлетел по лесенке в штурвальную, схватился за рукоятки штурвала и повернул судно прочь от вынырнувших из мари барханов, верблюжьими горбами нависших над водой.
Баржа неслышно плыла, подхваченная течением. Сорвалась с якоря? Нет, конечно! Не иначе Тюлеген успел перерубить канат…
Кашляя и хрипя, приплелся в штурвальную Непес–капитан. Теперь он напялил на себя, прямо на голову, клочкастый тулуп, в котором совсем потонуло его хилое тело. Старик едва держался на ногах. Четче обозначились черные круги глазниц. Он был болен, очень болен. Он ворчал, и в воркотне его слышались иронические нотки:
— У человека в брюхе пуля. Сорок лет в брюхе пуля. Мучает, мозжит, а человек бережет пулю, не расстается. Жалко пулю… бережет…
Но Зуфар не слушал. Что ему было сейчас до пули в животе капитана Непеса. Он ничего не слышал. Он думал. Суматоха поднялась в его голове. Ему бы ликовать, но он даже не радовался. Ему бы гордиться, но то, что он переживал, мало походило на чувство гордости. Муть подползала под сердце. Зуфар не отдавал себе отчета, в чем дело. Он еще не понимал. Но перед глазами его нет–нет да и вставало лицо сардара Овеза Гельды. Лицо, искаженное ужасом. Неприятно смотреть на испуганного человека. Страшно видеть ужас на лице бесстрашного. Неприятно!.. И Зуфар постарался вспомнить все плохое, отвратительное, что он слышал о сардаре. И ему сделалось легче.
Туча совсем легла своим кошачьим брюхом на воду, примяла его, закрыла серебряные сады Хазараспа и отмель с черными фигурками всадников… За бортом забурлила, заплескалась стремнина на перекате. Вдруг мимо проплыл остров, похожий на пятнистую шкуру теленка. Белые пятна снега лежали на бурой траве… По закраинам щетинился голый тальник и прошлогодний камыш.
— Клянусь, он спит стоя, — рассердился капитан Непес. — Правее! Правее!
Он сорвал шубу с головы и, вцепившись с неожиданной силой в руки Зуфара, заставил его повернуть штурвал.
— Ты храбрый человек, но плохой штурман. О господи, что сегодня творится в подзвездном мире! Ты — пастух, хоть и напялил на себя фуражку с золотой блямбой. Был пастухом и остался пастухом. Бараны ползают по песку, а корабли плавают по воде. Штурман! Какой штурман не знает острова Шуртугай. Мальчишка с закрытыми глазами найдет. Эх, ты! Поборол какого–то паршивого Овеза Гельды и задрал нос. Все на свете забыл. Реку забыл, фарватер забыл. У штурмана голову отрежут, а фарватер забывать он не смеет…
Выправив курс баржи и послушав, как ветки тальника скрипят о железо, Непес снова заговорил. Теперь он накинулся на дремавшего в углу Салиджана:
— Лоцман, эх! Раскис ты, Салиджан. Немножко снегу, немного холода, и уже дрожишь. Что? У тебя пуля в животе? И те, у кого пуля в животе, вахты не бросают.
Но на Салиджана увещевания Непеса подействовали странно. Он захихикал.
Не отрывая рук от штурвала, капитан наклонился к лоцману и воскликнул:
— О аллах, когда же ты успел нализаться? О несчастье! Один пьян вином победы, а ты сорокаградусной.
— Подумаешь, согреться нельзя, — пробормотал Салиджан. — Цени здоровье, пока не помер.
От ярости капитан даже забыл о своих хворостях.
— Туркмен от сотворения мира в рот вина не брал. Кровь туркмена водки не знает. А вы смотрите… Этот ишак напился и с ног валится. Что делать? На якорь! На якорь! На якорь!
Он кричал прямо в ухо Зуфару. Но Зуфар молчал и улыбался. С минуту Непес смотрел на него недоумевая. И вдруг вспомнил: якорь–то остался на дне реки. Баржа беспомощна. Баржа теперь — игрушка стремнин.