Тени стёртых душ
Шрифт:
— П-п-получилось… — смешивая эмоции восторга и страха в интонации, Нацу радостно пожал тому руку и поплелся мимо, оставив его наедине со спектром эмоций, что отразились на лице в мгновение.
Люси рассмеялась звонко, догнала подопечного, который уже практически исчез с поля зрения того бедняги, и произнесла искренне:
— Ты его напугал, но это было действительно весело.
— Обычно мы так развлекались, когда делать было нечего, — довольно ответил Нацу, засунув руки в карманы, —
— Такой наивный, что будет думать об этом теперь не день и не два, — цокнула она, усмехаясь.
Нацу лишь пожал плечами и прошел еще пару шагов, когда остановился, вдруг услышав задумчивый голос Люси:
— Ты был таким же, — она стояла сзади и пронзительно смотрела на него.
— О чем ты?
— Первое время после смерти Венди… — она сглотнула и прохрипела. — Ты был таким же отрешенным. Считал, что лишний в этом мире.
Он молча выдохнул и опустил глаза на землю, просипев в ответ:
— Я до сих пор так считаю.
— Нет, — Люси в миг появилась перед ним и уверенно надавила на грудь в области сердца, — ты обманываешь себя, но сердце давно иного мнения. Только твой разум не согласен, Нацу.
— Ошибаешься, — сощурился он, утопая в ее зрачках.
— Тогда почему от твоего сердца не веет холодом? Когда человек не в состоянии простить, его сердце замерзает, потому что пламя души давно погасло.
Ошеломленно следя за Люси, он продолжал глотать воздух и молчать, не зная, что ответить. Начал сомневаться, потому что она — девушка, которая совсем не призрак для него, — говорила все это и крошила барьер внутри. Грани с треском ломались, рушились под давлением ее твердого голоса.
— Тебе надо лишь простить, — промолвила в заключение, с надеждой смотря на него.
— Я не могу.
— Любить кого-то больно? — вдруг спросила она, перебираясь на другую тему.
Нацу замешкался, не понимая, почему она не стояла на своем упрямо, как умеет.
Странная, странная Люси.
До сухости во рту и царапин на ребрах — странная.
— Любить?.. — повторил вопросительно.
— Венди, Игнил, — сухо перечислила она, — больно ли любить в этом мире, Нацу?
Он сглотнул, дыша неравномерно и несознательно сжав руки в кулаки.
— У тебя же есть память, поройся там и узнай, — как-то резко бросил в ответ.
— Я пыталась, — виновато покачала она головой и посмотрела на землю, — но это ощущение всегда ускользало, будто сквозь пальцы туманом. Хотела схватить, уже было поймала, но оно все терялось в голосах из моей головы. Поэтому я и спрашиваю.
Нацу хрипло выдохнул дымку и закрыл глаза, усмиряя поток воспоминаний. Спустя минуту он прочистил горло и тихо сказал:
— Любить — это лучшее,
Люси подняла голову, встретившись с его взглядом, и вдруг поняла, что улица опустела уже пару минут как. Из окон жилых домов раздавался приглушенный вихрь человеческих жизней: они смеялись, пели, что-то активно обсуждали, спорили, рыдали.
И любили.
Тепло так, ярче солнца распространяя этот свет.
— Ты любишь, — безмолвно произнесла, внимательно следя за взглядом подопечного.
— Некого мне любить, — отрезал он, ступив шаг назад, а затем развернулся и пошел дальше, усмиряя сердце.
Люси завороженно следила за ним, не сдвинувшись с места, и по слогам повторяла, пытаясь будто саму себя убедить:
— Но ты любишь, — в легких песок сыпется, — кого-то любишь.
Она пыталась понять, почему все так странно.
Однако игнорировала ощущение, что это возникло в его душе совсем недавно.
Вдруг взгляд зацепился за мельтешащий блеск. Протянув руку, Люси приоткрыла рот и подняла голову, прищурившись от горечи. Тихо шурша молчанием зимним, с неба падал снег. Хрупкий, мелкий, острый на ощупь. Крошками спускался по воздушным лестницам, будто винтажным, что стоят во многих людских домах. Снег сипел, что сегодня последний день его свободы — оставалось два часа до временных перемен.
Весна должна будет забрать его следы, стирая с миллионов календарей и из миллиардов воспоминаний, пропитанных будничными погодными явлениями.
Весна смертельна для снега. Это было всегда известно.
Но понять на своем примере Люси смогла только сейчас.
— Ты будто снег никогда не видела, — тихо скрипнув по устланной белой изморозью дороге, произнес Нацу.
— Почему вдруг вернулся? — не опуская взора, ловила ртом снежинки.
— А почему ты вдруг осталась? — укоризненно сказал он, поймав мимолетный удивленный взгляд.
Это мой последний снег, Нацу.
Последний шанс замерзнуть человеком.
— Не знаю, — хмыкнула она в ответ и, отряхнувшись, наконец-то предложила: — Пора возвращаться домой, уже поздно.
— Но ведь только десять вечера, — возмущенно воскликнул, глянув на часы.
Уже десять вечера.
— Тебе завтра на работу, — без тени эмоций сказала.
А мне через два часа время исчезнуть.
— Да плевать я на нее хотел, — цокнул, словно ребенок.
Если бы амбиции правили миром, я бы жила дальше.