Тени войны
Шрифт:
— Имя профессора мне ничего не говорит… Впрочем, это может быть не настоящее его имя.
— Уверен, что и Симон Райнис — тоже не всамделишное! — Он меня, честно сказать, разозлил. Я состроил киношную рожу следователя и ляпнул: — Лубянка-то зна-ает!
Ох, эти агенты такие мнительные, такие нервные!
Райнис одним прыжком выскочил из кресла и повалили меня на пол. Ногами я задел стеклянный столик, и тот со звоном опрокинулся.
— Я знал, что вы за мной еще придете,
Моя рука нашарила на полу пепельницу. И в тот же миг Райнис со всего маху проткнул мне ладонь шариковой ручкой со стальным наконечником.
Я заорал благим матом. Кое-как извернулся на живот и попытался встать. Райнис проткнул самопишущим пером мою вторую ладонь. Я опрокинулся на спину. Острие пера нависло над глазом. Я еле успел перехватить его руку. В голове бешено стучала кровь. Перед глазами волнообразно ходило стальное перо авторучки.
— Кто тебя послал?! Кто убивает наших?! — сипел Райнис.
— Я журналист!
— Кто у кого берет автограф?! — раздался над нами спокойный голос.
И вслед за этим знакомый звук свистящего плевка сшиб Райниса с меня. Агент обмяк.
Я сел на полу. Острая боль ледяным ершом сквозила по венам, поднималась к голове и расходилась перед глазами синими кругами. Я навел резкость и оторвал взгляд от разводов собственной крови на полу. Предо мной стоял киллер в очках со скрипичным футляром в руках.
— Еще немного, и он разрисовал бы тебя, как индейца. — Киллер глянул на мои раны. — Ничего. Как говорится, обделался легким испугом.
Я тихонько застонал и повалился на пол.
В номер влетел Вяземский. Этому я даже не удивился. Как и тому, что очкарик-киллер тут же не пальнул в него. Больше всего меня волновало, что Райнис пробил мне вену на руках. И теперь кровь толчками выходила из ран и стекала на пол.
— Боже мой! — закричал профессор и кинулся перевязывать мои руки полотенцами из ванной. В этих французских номерах всегда висят такие маленькие полотенчики. Я все гадал, что ими можно вытереть? Теперь точно узнал.
Меня наскоро перевязали и поставили на ноги.
— Ведем его к врачу, — сказал Вяземский киллеру.
Тот кивнул:
— Я пойду проверю, чисто ли на улице, и возьму такси. Вы за мной.
Профессор кивнул в ответ.
Киллер исчез. Через несколько минут у Григория Алексеевича завибрировал тонко какой-то приборчик.
— Ага! — сказал он. — Тело убирать не будем. Это уже лишнее. Пора идти. Только держись, Леша, за мной, чтобы портье не увидел твоих рук.
Ну вот и я кивнул.
Никакого портье в холле не оказалось.
На улице уже ждало авто.
На набережной
Киллер позвонил в дверь. Она тотчас открылась. Ослепительно сверкали зеркала на стенах. Из комнаты вышел человек в халате. Врач?
— Чем могу служить? — спросил он по-французски.
— Мой друг. Писатель. Он ранен, — проговорил профессор.
Киллер вытащил меня вперед и размотал полотенца.
Врач осмотрел «ранения».
— Идемте со мной!
Мы переместились в кабинет с медицинским оборудованием.
— Угу! Ловко! Каким-то острым предметом?
— Самопишущим пером, — уточнил Вяземский.
Доктор задел края раны пинцетом, и я ругнулся матом.
— О! Русский писатель ранен орудием производства! — восхитился доктор. — Надеюсь, у юноши фамилия не Пушкин? И ранил его не француз по фамилии Дантес? Очень не хотелось бы нового международного скандала.
Блин! Кому шутки, а кому больно!
— Нет-нет. Травма сугубо бытовая, —подчеркнул тоном Вяземский. — Бытовая, понятно? Он сам себя… неаккуратно. Случайно.
— Сразу две ладони! Оригинально, — снова восхитился врач. — Эти русские такие оригиналы!
— Вот-вот, — с нажимом поддакнул профессор. — Он русский. И уже завтра отбывает на родину… — В руке у Вяземского оказалась пачка тысячефранковых купюр. — Мы очень спешим. Нам нужна ваша медицинская помощь и не более того.
Врач погладил взглядом пачку денег. Когда все лечебные процедуры завершились, он напутствовал:
— Через два дня надо поменять повязки.
— О, конечно!
Мы снова очутились на набережной Сены.
Дул приятный ветерок. Пыхтел по гладкой воде старый прогулочный катерок. Сизое облачко дыма вырывалось у него из кормы и складывалось причудливым узором над водой. Чертили в небе стайки мелких пташек, и крыши домов отливали золотом и зеленью. Я вдохнул полной грудью. Перевел дух. Жив, однако!
— Меня, между прочим, опять чуть не убили, — укорил я профессора.
— Так ведь не убили же! — парировал он. Очкарик-киллер щурился на солнце и о чем-то размышлял.
Профессор оперся на гранит набережной:
— Это был предпоследний агент, Леша. Мог бы и убить. Зачем ты ему про Лубянку брякнул?
— Так вы слушали?
— Еще как! Тебе на митингах выступать, а не в операциях участвовать!.. Ладно, проехали… Думаю, вам следует познакомиться. Это Василий. Мой племянник.
Ах, ну да! Ну да! Скрипач, блин! Чечня…
— Руки подать не могу, — сухо сказал я «скрипачу». — Обе ранены.