Теодосия и изумрудная скрижаль

Лафевер Робин

– Халдейская?

– Да, так писали в Халдее, которую греки называли Вавилонией. Если быть точным, это было во времена одиннадцатой вавилонской династии, шестой век до нашей эры.

– Но если табличка, как утверждают, написана самим Тотом или даже Гермесом Трисмегистом, почему они использовали халдейскую клинопись, а не египетские иероглифы?

– Прекрасный вопрос, мисс Тео. Все наши современные переводы текста таблички сделаны со средневековых латинских или арабских копий оригинала.

– А сейчас кто-нибудь умеет читать по-халдейски? –

спросила я.

– Буквально горсточка ученых, – ответил Стилтон. – Но и они смогли расшифровать халдейскую клинопись всего несколько десятилетий назад, так что подлинный текст на табличке никто из них никогда не видел.

– Что делает ее еще более ценной с научной точки зрения, – задумчиво сказала я.

– Многие исследователи считают, что написанная на табличке формула не работает именно из-за неточностей в переводе. Кто знает, что может дать истинный, абсолютно верный перевод? – сказал Стилтон, и его глаза заблестели так, словно он уже видел перед собой груды золота.

– Стилтон, – начала я, но не договорила, услышав, как меня по имени окликнул Генри.

Увидев Генри, Стилтон поспешно попрощался и вышел. Черт побери! Сегодня здесь такое плотное движение, будто это не библиотека, а вокзал Чаринг-кросс. Генри едва дождался ухода Стилтона, брата буквально распирало от желания поделиться новостями.

– Ну, что скажешь, Генри?

– Ты оказалась права, Тео! Фагенбуш действительно что-то замышляет!

– В самом деле? – Какое счастье, что мы его наконец-то подловили! – И что же тебе удалось выяснить?

– Ну, понимаешь, он как-то странно ведет себя. Все время дергается, нервничает. Сядет, и тут же вскочит, и начинает метаться из угла в угол.

– О, – разочарованно вздохнула я. Увы, ничего Фагенбуш не замышляет, просто у него песок в штанах. Проклятие, которое он подцепил от того стула. Однако Генри отлично справился с заданием, поэтому не стану я его расстраивать, пусть радуется. Я взглянула на настенные часы и воскликнула: – О, боже! Я едва не прозевала свидание с Уиллом.

– Мы встречаемся с Уиллом? – встрепенулся Генри.

– Да, сегодня, в парке.

Об этом свидании я с Уиллом договорилась еще до того, как получила нагоняй от Вигмера, и не могла не прийти на эту встречу. В конце концов, необходимо объяснить Уиллу, что произошло.

Пока я складывала книги, Генри принялся что-то искать на полу.

– Что ты там ищешь? – спросила я. – Нам пора идти.

– Хотел взять с собой в парк мраморные шарики, а их нет нигде. Куда ты их спрятала?

– Я? Не смеши меня. Я их не трогала.

– Но я оставил их здесь, – набычился Генри.

– Может, это тебе просто показалось, – ответила я и добавила, не желая вступать в перепалку: – Я ухожу. Ты идешь со мной или нет?

Генри поднялся, сунул руки в карманы и буркнул, пнув ногой пол:

– Иду.

Глава десятая. Прогулка в парке

Погода выдалась как на заказ. Был один из тех редких

весенних дней, когда над Лондоном открылось прозрачное голубое небо и ярко светило солнце. По дороге в парк я сочиняла в уме короткое связное сообщение, которое собиралась передать Вигмеру. Задача оказалась непростой, потому что Генри подскакивал от нетерпения и буквально засыпал меня вопросами: «Как ты думаешь, Уилл помнит меня?» (Конечно, Генри), «Как ты думаешь, он научит меня чистить карманы?» (Искренне надеюсь, что нет, Генри) – и так далее, до бесконечности. В итоге я пришла в парк, так и не сочинив своего послания.

Поскольку, как я уже сказала, погода была прекрасной, в парке гуляла стайка мальчишек. Отлично. Теперь Генри точно найдет, чем ему здесь заняться.

Я осмотрела эту мальчишечью стайку, прикидывая, под кого сегодня мог замаскироваться Уилл – если вообще решил замаскироваться. В стайке, правда, был один трубочист, но не Уилл – слишком маленький. И ярко-рыжий, между прочим. А затем от стайки отделился и пошел навстречу нам мальчишка постарше, и я сразу узнала сияющие под козырьком старой кепки синие глаза Уилла.

– Привет, мисс!

– Уилл! Ты пришел! По пути были сложности?

– Нет, мисс, никаких затруднений.

– Отлично. Ты помнишь моего брата Генри?

– Еще бы! Как я могу забыть те вертушки, которые он запускал в прошлый раз?

Генри просиял. Вряд ли Уилл мог сказать что-нибудь более приятное для него. Оглянувшись по сторонам, я заметила, что остальные мальчишки из той стайки прекратили играть и смотрят на нас.

– Тут много посторонних глаз, – заметила я, понизив голос.

– Это не посторонние, – махнул рукой Уилл. – Это мои братья.

– Как, – я быстро пересчитала мальчишек, – все шестеро?

– Ага. С Сопляком и Крысенышем ты уже знакома.

Да, Сопляка я знала, хотя никогда еще не видела его без огромного котелка на голове. Крысеныш… его я встречала до этого только в полумраке зрительного зала в театре Альказар да измазанным сажей на борту «Дредноута».

– Крысеныша легко запомнить, ведь он очень похож на крысу, верно, мисс?

С этим можно было согласиться, глядя на маленькое остренькое лицо Крысеныша с длинным тонким носом. Однако я решила, что вежливее будет промолчать на этот счет, и спросила, указывая на маленького трубочиста, который сейчас пытался залезть на дерево:

– А это кто?

– Огонек. Сегодня он не работает, поэтому пошел с нами.

– А почему Огонек? Потому что чистит трубы? Или потому, что рыжий?

– Нет, мисс. Он Огонек потому, что просто помешан на огне, может поджечь что угодно и чем угодно.

– Поразительно, – сказала я.

– А вон тот маленький тип за кустом, это Щипака.

– Любит щипаться? – спросила я, невольно вспомнив о своей бывшей гувернантке мисс Шарпи. Вот уж кто тоже любил щипаться!

– Он щиплет только бумажники, мисс. Очень способный, почти как я сам, – не скрывая гордости, сказал Уилл.