Теодосия и изумрудная скрижаль

Лафевер Робин

Лицо Уилла разгладилось, и он заметно повеселел.

– А что? Вполне может быть. Тогда все в порядке. Ну, а мы с вами чем займемся тем временем, мисс?

– Вигмер что-нибудь говорил об Изумрудной табличке?

– Нет, мисс.

Проклятье. А я так надеялась получить от Вигмера хоть какой-то совет!

– Пока пару дней мы просто подождем и посмотрим, что к чему, – поразмыслив, сказала я. Потом мы договорились, что Уилл выйдет со мной на связь утром в пятницу, и на этом расстались.

И очень вовремя

расстались, скажу я вам! Не успел Уилл испариться, как на весь холл раскатился луженый голос моей бабушки:

– Теодосия!

Я, разумеется, бросилась здороваться.

– Вот ты где, дитя мое, – сказала бабушка, увидев меня.

– Здравствуйте, бабушка, – как можно вежливее ответила я.

– Давай поскорей, – шмыгнула бабушка носом. – Я, знаешь ли, не могу с тобой весь день возиться, – она указала тростью на стоявшую у нее за спиной женщину с землистым лицом и длинным носом. – Это мадам Уилки, портниха. Она снимет с тебя мерку для траурного платья.

Оп-ля! А у меня это траурное платье напрочь из головы вылетело!

– Пойдем, – бабушка схватила меня за руку и потащила в сторону нашей семейной гостиной. – Там мерку снимем.

Не так много можно найти вещей, которые я ненавижу больше, чем примерку платьев. Во-первых, это ужасно скучно – стоять и ничего не делать, пока какая-нибудь миссис с кислым лицом тычет тебя во все места своим жестким костлявым пальцем или булавками. Во-вторых, что самое отвратительное, ты не имеешь права даже заикнуться о фасоне будущего платья или о ткани, которую тебе хотелось бы выбрать. Любую ткань, которая тебе нравится, тут же объявят слишком яркой, или слишком броской, или совершенно неподходящей (с фасоном платья происходит то же самое).

Не обращая внимания на возникшие между мной и мадам Уилки трения, бабушка с восторгом вернулась к своей любимой теме – похоронам адмирала.

– Никак не могу решить, должны ли женщины на похоронах быть в черных вуалях или без них, – задумчиво поделилась она.

Гром и молния! Я что – хозяйка похоронного бюро? Откуда мне знать, нужны эти чертовы вуали или нет? К счастью, мне на помощь пришла мадам Уилки. Она на секунду прекратила втыкать в меня свои булавки и сказала:

– Черные вуали на похоронах давно уже не надевают, мадам.

После этого портниха замолчала, словно выжидая, примет ее совет бабушка или нет.

Бабушка совет не приняла. Она грохнула своей тростью в пол и объявила:

– Не надевают потому, что понятия больше не имеют, что такое настоящие похороны.

Мадам Уилки растерянно моргнула, пролепетала: «О, конечно, мадам», и вернулась к своей работе.

Я же спросила, надеясь отвлечь бабушку от навязчивых мыслей о похоронах:

– А можно мне посмотреть фасон, который вы выбрали для моего платья?

– Не болтай ерунды, – фыркнула бабушка и снова шмыгнула носом. – Фасон! Траурное платье шьют

не для того, чтобы ты в нем хорошо выглядела, а для того, чтобы ты хорошо выглядела на похоронах. Траурное платье – это знак уважения к покойному.

Все ясно. На меня наденут нечто, напоминающее черный мешок для репы. Я вздохнула, сказала: «Да, мадам», и тут же подпрыгнула, потому что мадам Уилки вогнала мне булавку прямо под мышку.

– Стойте спокойно, – укоризненно сказала портниха. У нее над верхней губой выступили мелкие бусинки пота, а от самой мадам Уилки слабо пахло смородиной.

– А мне щекотно, – возразила я и взглянула на каминные часы, пытаясь прикинуть, сколько еще продлится эта пытка. Стрелки показывали, что сейчас почти два часа – это значит, что Ови Бубу с минуты на минуту должен появиться в музее.

Можно лишь гадать, как отнесется бабушка к тому, что к маме – по ее приглашению! – явится какой-то бродячий фокусник, да еще египтянин!

– Мы уже заканчиваем? – поинтересовалась я у мадам Уилки.

– Последняя мерка, – ответила она, затем туго обмотала мне грудь сантиметром и быстро записала результат в свой блокнотик – я даже не успела покраснеть от смущения.

Потом портниха отступила от меня и сказала:

– Я закончила, мадам.

– Наконец-то, – шмыгнула носом бабушка. – И года не прошло.

Мадам Уилки скривилась так, словно ее заставили живьем проглотить червяка, но свой язычок все же держала за зубами.

– Отлично, – радостно сказала я, пытаясь направить их к двери. – У вас, бабушка, наверное, еще столько хлопот с похоронами. Да, кстати, вы уже назначили дату отпевания?

Бабушка и портниха были уже возле двери. Еще три шага, и они уйдут, а опустевшая гостиная будет готова принять пришедшего с визитом Ови Бубу.

– Я уже говорила тебе – отпевание состоится в четверг. Не забудь сама и напомни родителям. Я настаиваю на том, чтобы они там были. И пусть не забывают: если бы не Сопкоут, твой отец до сих пор сидел бы в тюрьме.

Ну, это, конечно, не совсем так, даже совсем не так, но не стану же я задерживать бабушку.

– Да, конечно, бабушка. Я обязательно напомню им.

Бабушка открыла, наконец, дверь и вышла из гостиной. Мадам Уилки упорхнула вслед за бабушкой. Я облегченно вздохнула, глядя им вслед.

Бабушка шла, так высоко задрав нос, что в упор не заметила бы Ови Бубу.

Не желая вызвать подозрения у помощников, работавших в холле – особенно у Стилтона, который и без того уже задавал слишком много вопросов о египетском фокуснике, – я ждала у двери до тех пор, пока в нее не постучал Ови Бубу.

– Здравствуйте, – вежливо сказала я, делая вид, что мы с ним никогда до этого не встречались.

Он внимательно посмотрел на меня своими блестящими темными глазами и ответил: