Теодосия и изумрудная скрижаль
Шрифт:
«Это день великой радости для богов. Все приношения, сделанные в этот день, благосклонно принимаются богами. Всем сердцем принимают боги принесенную им в этот день жертву, и великая польза может произойти от этого приношения».
Я медленно сложила папирус, пытаясь разъяснить себе самой только что прочитанное пророчество. В нем говорилось только о жертвоприношениях богам, и больше ни о чем – как прикажете это понимать, черт возьми? И с чего это Ови Бубу решил, что после такого пророчества мне все станет ясно?.. Стоп! Я развернула папирус, еще раз перечитала пророчество,
Ну, конечно же! Я родилась в храме Исиды, и египетские боги восприняли меня как… жертвоприношение им! И они «всем сердцем» приняли меня, а в ответ одарили «великой пользой»? А что, если мои уникальные способности и есть эта «великая польза»?
И вновь Ови Бубу сумел ответить на мой вопрос так, что лишь еще сильнее озадачил меня.
Глава двадцать восьмая. Ох, уж эти Змеи, ничем им не угодишь!
На следующий день, когда все остальные были заняты внизу, наводя последний лоск на почти готовую к открытию выставку Тутмоса III, я находилась наверху, в мастерской моих родителей, и занималась тем, что перепроверяла папины переводы на многочисленных папирусах и стелах. С одной стороны, работа успокаивала мои взвинченные нервы, с другой стороны, помогала думать, а поразмышлять мне, видит бог, было о чем.
Кроме всего прочего, после того, что случилось у меня вчера с пр'oклятой статуей Сехмет, я была уверена, что найду среди папиных переводов нечто, способное пролить свет на это происшествие.
И знаете, я таки нашла то, что искала. Это был официальный указ верховного жреца храма Монту.
Храм Монту. Но в нем не могло быть жреца, прикрепленного к погребальному храму в усыпальнице, это какая-то бессмыслица. Мое сердце зачастило, когда я вспомнила надпись на статуе Сехмет: «Помещена на вечные времена в храм Тутмоса III». Единственный, очень маленький храм Монту, открытый до настоящего времени в Долине Царей, находился внутри усыпальницы Тутмоса III. В найденном мной указе речь могла идти только о другом сооружении, до сих пор еще не обнаруженном.
Не в силах терпеть ни минуты, я положила папирус на рабочий стол и бросилась в холл, собираясь оттащить маму в сторонку и поскорее рассказать ей о своем открытии.
Там, внизу, в центре событий орудовал папа в рубашке с засученными рукавами. Плечом к плечу с ним работала мама, к подолу ее юбки прилипли клочья паутины. Я решила ничего не говорить маме про эту паутину, потому что знаю: взрослые очень любят поучать детей и придираться к ним по мелочам, но попробуй ты указать на что-нибудь взрослому, он сразу обидится. Кроме того, у меня к маме было дело поважнее, чем какая-то паутина. Но раньше, чем я успела добраться до мамы, кто-то постучал во входную дверь.
– Кого там черти принесли? – недовольно воскликнул папа.
Викери Вимс, которому после вчерашнего происшествия со статуей категорически запретили прикасаться к каким-либо артефактам, уронил кисточку, которой подновлял транспарант с надписью «Добро пожаловать!», и с готовностью ответил:
– Не
Вимс открыл дверь – за ней стоял посыльный в ливрее. Я узнала его – он служил в доме моей бабушки, – и меня охватило недоброе предчувствие.
– Меня прислали за мистером Трокмортоном, – сказал посыльный.
– Прошу прощения, но мистер Трокмортон сейчас занят…
– Джон? – перебил Вимса папа. Он положил картонку с надписью, которую пытался приладить на стенд, и поспешил к двери. – Что-то случилось?
– Боюсь, что да, сэр. Мадам послала меня за вами. Видите ли, произошел инцидент… к нам в дом проник грабитель.
– Ограбление! – взорвался папа. – Кто-нибудь пострадал?
– Серьезно – нет, сэр.
– Полицию вызвали?
– Да, сэр. Они сейчас в доме, но мадам очень расстроена и требует, чтобы вы немедленно приехали к ней.
Мне довольно трудно было представить свою бабушку расстроенной, гораздо легче – ругающейся на чем свет стоит.
– Хорошо, – без особой охоты сказал папа и добавил, обернувшись к маме: – Надо съездить посмотреть, что там.
– Конечно, надо, – согласилась она.
– Хотел бы я знать, куда мог подеваться мой пиджак, – проворчал папа, приглаживая рукой свои растрепавшиеся волосы.
– Вот он, – сказала я, вытаскивая пиджак, завалившийся между стеной и стендом.
– Спасибо, Тео, – поблагодарил меня папа и принялся натягивать пиджак.
– И шляпу не забудь, – напомнила я, подавая ему шляпу. Он вопросительно взглянул на меня, и я пояснила: – У тебя волосы растрепались.
Папа улыбнулся и взял у меня шляпу.
– Папа, я думаю, мне тоже нужно поехать с тобой. Помогу тебе утешить нашу бедную бабушку, – сказала я.
Папа как-то странно посмотрел на меня, наверное, никак не мог представить, каким образом я могу утешить бабушку.
– В последнее время мы с ней очень сблизились, – пояснила я.
– Что ж, если ты думаешь, что от тебя там будет польза…
– Уверена, – твердо заверила я. Тем временем охватившее меня чувство тревоги только росло с каждой минутой. До свидания с Сопкоутом, которого он потребовал, оставался всего один день – если вспомнить о его угрозах в адрес бабушки, сегодняшнее происшествие никак не могло произойти по простой случайности.
К бабушкиному дому мы подъехали как раз в тот момент, когда из него выходили полицейские. Папа задержался, чтобы задать им несколько вопросов, а я тем временем прошла в дом искать бабушку.
Она оказалась в гостиной, сидела за столом и пила из стакана херес. Был час дня – рановато для хереса, но я думаю, что в такой ситуации человек может себе позволить наплевать на такие мелочи. Я остановилась возле двери и позвала:
– Бабушка?
– О, Теодосия! Папа с тобой?
– Да, мадам. Он разговаривает на крыльце с полицейскими.
– Ужас, ужас. Какие-то негодяи проникли ко мне в дом и покушались на жизнь. Кошмар! – я заметила, что несмотря ни на что, бабушка продолжает держать свою спину прямо, словно железный прут проглотила.