Теодосия и Сердце Египта

Лафевер Робин

Они посмотрели друг на друга так тепло и нежно, что я решила отвести глаза, чтобы не смущать маму и папу.

И, как оказалось, очень удачно это сделала.

Платформа к тому времени уже совсем опустела. Если бы она все еще была запружена пассажирами, я, наверное, никогда не заметила бы этого мужчину. Он очень старался остаться в тени и от этого еще больше бросался в глаза. Как только я впервые взглянула на этого человека, у меня по спине побежали знакомые жучки с ледяными лапками. Они всегда пробегают у меня вдоль позвоночника, когда я обнаруживаю в музее предмет, на котором лежит проклятие. Мужчина неуклюже спрятался в тень и уставился оттуда

на маму глазами голодного ястреба.

Нет. Не на маму. На ее ящики.

Я успела отвести свой взгляд раньше, чем мужчина понял, что его заметили, придвинулась к маме и стала дергать ее за юбку, пытаясь привлечь к себе внимание.

– Мама, кто этот человек? Тот, кто подсматривает за нами, прячась в тени? – негромко спросила я.

– Прячется в тени? – во весь голос переспросил папа. – Опять ты со своими глупостями, Теодосия!

Я посмотрела на папу. В этот момент я, пожалуй, позволила бы тому воришке увести его бумажник. Мама положила мне на плечо руку и повернула голову, чтобы взглянуть на мужчину, о котором я говорила. Заметив движение маминой головы, незнакомец отвел взгляд в сторону и сделал вид, что внимательно изучает висящее на стене расписание.

– Ммм… не знаю, милая. Правда, он был на пароходе, когда мы отплывали из Александрии, – сказала мама.

– Еще один твой поклонник, Генриетта? – поддразнил ее папа.

– Глупости! – притворно надула губки мама и шлепнула папу по руке.

Неужели они не способны взять себя в руки?

Нельзя сказать, чтобы возница кэба очень обрадовался, увидев все мамины сундуки и ящики. Я поискала глазами маленького воришку – почти уверена, что он попытался бы стащить целый сундук, подвернись ему такая возможность. В конце концов, возница с папиной помощью разместил весь мамин багаж, и они крепко привязали его веревками. Кэб сильно осел на рессорах и стал неповоротливым, внутри него стало очень тесно, однако ехать нам было недалеко.

* * *

Я втиснулась рядом с мамой, прижавшись спиной к ее багажу – впрочем, это меня совершенно не волновало. Ведь я не видела маму шесть месяцев, можно сказать, целую вечность. Я стала представлять, как сейчас мы приедем домой и как приятно мне будет хотя бы немного действительно побыть дома. Честно говоря, я устала есть из консервных банок, мне хотелось принять горячую ванну, а затем выпить чашку настоящего чая со сливками, съесть большой кусок домашнего пирога с мясом и почками и отлакировать все это великолепие пудингом.

Думаю, после проведенных на раскопках шести долгих месяцев маме хотелось того же самого.

Я счастливо зажмурилась, уткнулась в мамино платье и притихла, не мешая родителям обсуждать свои дела.

– Ну, как там обстоят дела, Генриетта? – спросил папа.

– Ну, что тебе сказать, – начала мама, удобнее устраиваясь на подушках. – Французы слегка поджали хвост. Американцы… эти ведут себя как восторженные щенки, с энтузиазмом раскапывают все подряд, даже не задумываясь о том, к чему или к кому они при этом прикасаются. Но больше всего, конечно, немцев.

– Как там фон Браггеншнотт?

– Жив-здоров. Стал очень влиятельным лицом, развернул контрабандный вывоз артефактов из Египта. Впрочем, мне ли его за это винить? Именно Браггеншнотт помог мне уладить все формальности, чтобы я могла вывезти свои находки домой, в Англию.

– Не знаю, не знаю, Генриетта. Честно говоря, мне не нравится, когда тебе приходится связываться с людьми

вроде фон Браггеншнотта.

– Ерунда, – небрежно махнула рукой мама. – Я прекрасно могу сама о себе позаботиться.

– М-да, конечно, конечно. Кстати, у нас с Германией сейчас довольно сложные отношения. Германская программа строительства военно-морского флота вызвала беспокойство нашего кабинета министров. Лорд-канцлер предложил Германии заключить новый морской договор, но кайзер Вильгельм предложил условия, которых мы не можем принять. Обстановка нервная, все в ожидании каких-то событий…

Устав слушать их скучные разговоры, я стала смотреть в окно и с замиранием сердца увидела, что кэб проехал мимо Честерфилд Плейс, на которой стоит наш дом, и сворачивает на Мальборо-стрит, где находится наш музей. Я вопросительно посмотрела на папу. Он все понял, наклонился вперед и потрепал меня по руке.

– Не волнуйся, Теодосия, – сказал он. – Мы ненадолго. Только сгрузим эти ящики да заодно взглянем хотя бы одним глазком на то, что привезла нам твоя мама.

Ненадолго, ну да, как же. Знаю я это «ненадолго». Я откинулась на спинку сиденья и мысленно стала готовить себя к еще одной ночевке в саркофаге. Впрочем, может, это и к лучшему – остаться сегодня в музее. Нужно как можно скорее найти средство, которое снимет проклятие, перешедшее со статуи Бастет на мою бедную Исиду.

Кстати говоря, сегодня последний день, когда я смогу остаться в музее. Завтра мы все просто обязаны будем возвратиться домой. Причина первая: до Рождества осталось лишь несколько дней, и к этому празднику загодя начинают готовиться не только нормальные люди, но даже такие фанатики-ученые, как мои родители. Причина номер два – мой младший брат Генри.

Завтра он приедет на каникулы из своей школы-интерната, и при этом Генри ненавидит музей. Попав в него, он очень быстро устает и становится просто несносным, поэтому родители по взаимному уговору делают все возможное, чтобы мой брат вообще не появлялся в музее.

Разумеется, я сейчас тоже должна по идее быть в школе. Я провела в ней один семестр – это было чудовищно скучно и утомительно. К тому же я имела неосторожность стать отличницей, и это было непростительным грехом в глазах моих одноклассниц. Если я когда-нибудь вернусь в эту школу, то буду нарочно заваливать контрольные. Отучившись тот семестр, я приехала домой на каникулы и в школу уже не вернулась – по счастью, родители так и не вспомнили о том, что меня нужно отправить назад. А точнее, это я не стала напоминать им об этом. Однажды папа едва не вспомнил про школу сам, но я тут же убедила его, что самостоятельное изучение истории, древних языков, греческого, латыни и иероглифов принесет мне гораздо больше пользы, чем любая школа. Папа немного поупрямился, поспорил, потом согласился со мной, и на этом вопрос со школой был закрыт.

Папа приказал вознице подъехать с тыльной стороны музея к его грузовому люку. Здесь нас уже поджидали Дольдж и Суинни. Они быстро разгрузили кэб и перетащили часть ящиков и сундуков в нижнюю мастерскую и временное хранилище. Затем папа попросил Дольджа съездить на кэбе к нам домой и разгрузить там остатки маминого багажа.

– Итак, – начала мама, когда Дольдж уехал, а все остальные слегка успокоились. – Кто хочет взглянуть на новые артефакты?

Мы с папой придвинулись ближе к маме, а она вытащила из своей сумочки ключ и опустилась на колени возле первого сундука.