Теперь или никогда

Астахова Людмила Викторовна

Грэйн прищурилась и бросила по-настоящему зло:

– Знаешь, желтоглазый, мне уже надоело постоянно доказывать какому-то паршивому смеску, что посвященная Локки владетельная эрна Кэдвен – не только добрая, но еще и честная! Либо ты веришь мне, либо нет.

– А, так у меня есть выбор?

«Выбор – штука обоюдоострая, – подумал Удаз. – Я тебе верю, а ты мне? Я считаю, что достоин твоего доверия, а ты тоже так считаешь?»

– Нет, – мрачно ухмыльнулась она, кое-что припомнив, – но должна же я дать тебе иллюзию свободы выбора, а? Короче. Достань карту. Кстати, ты не забываешь как следует ее изучать?

Бывший тив вздохнул, но промолчал.

– Воскресать

будешь вот здесь, – коротко стриженный ноготь эрны Кэдвен царапнул название городка в полудне пути от Индары. – И дальше отправишься уже как… – ролфи порылась в потайном кармане мундира и достала потрепанный, но выглядевший вполне настоящим паспорт гражданина Свободной Республики Базил и заглянула в него, – господин Урден Дигим, служащий торгового дома «Кимерц и сыновья». Путешествуешь, соответственно, по торговым делам. Доберешься до селения… – Грэйн прищурилась, склонившись над картой, – Ибэора. Остановишься в гостинице и будешь ждать меня.

– А что я там делать буду? – спросил мужчина и представил себя тоскующим возле занавешенного окна, с грустью всматривающимся в даль – а не едет ли прекрасная ролфийская дева? Забавненько.

– Ну… – ролфи задумчиво выпятила губу. – Местность там болотистая, река постоянно разливается. Вот и изучишь пока местные ирригационные сооружения. А еще там рис вроде как выращивают – или что там растет в болотах? Кровь Морайг, Удаз, у тебя полно времени, чтобы это выяснить и придумать себе «легенду»! Ты что, щенок-первогодок? И в своем Эсмонд-Круге кадфу жрецам подносил? – Она сморщила нос в оскале: – Разве тебя послали бы тогда за мной и графиней, если б ты был полным дураком и неумехой? Я же помню! Так что изменилось?

– Я.

«Это если вкратце, а на самом деле изменилось почти все. Но тебе, посвященная, это понять сложно. Ты даже по безнравственной, распущенной Индаре ходишь в мундире».

– Ты меняешься, – поправила Грэйн, остывая. – Не богиня тебя меняет, нет. Я ведь думала об этом, даже хотела спросить Ее – но не ответит. Пока – не ответит. Хотя мне кажется, что я догадываюсь. По тому пути, который мы, ролфи, проходим от рождения, Локка гонит тебя вскачь, да еще и подстегивает.

– А что в конце?

Спросил как бы между делом, чтобы не выдать дрожи нетерпения. Превращение получалось слишком уж мучительным для простого смертного.

– Пути? – Она вздрогнула и оглянулась на окно, на веселую солнечную Индару. – В конце – огонь… и в начале – огонь тоже.

Пламя Локки взметнулось снова – кольцом, венцом вокруг корчащегося и хрипящего без голоса, сгорающего тела, вокруг обнаженного духа, рассыпающегося пеплом – и вновь восстающего под Ее дыханием, под Ее беспощадным взглядом…

– Он – навсегда, он здесь, – ролфийка сжала руку в кулак и гулко ударила себя в грудь, туда, откуда расходятся ключицы, под шею. – Костер Локки. Это только кажется, что из него можно выйти. След ее когтей на плече – это только знак, а огонь – он навсегда. Во мне и вокруг меня. Вот я говорю сейчас это – и слышу, как он потрескивает, как гудит, как шелестит совсем рядом… Ты знаешь, что пламя шелестит? Я говорю, рассказываю тебе – даже не ролфи! – то, что знают лишь посвященные. А она не карает, и я не вспыхиваю и не осыпаюсь на пол пеплом. Значит, так надо. Значит, она хочет, чтоб ты услышал. Понял. Ты тоже в ее костре. Что смотришь? Оглянись, спроси себя – разве не так? Разве ты не горишь? Только медленно, очень медленно… хотя и я ведь не знаю, сколько горела. Там нет времени, только огонь – и Ее взгляд. И боль. Я не хочу знать, зачем ей нужен именно

ты. Но ты уже горишь, и выбора у тебя нет.

Она была права. Там, за грудиной, все время плясал маленький огонек, периодически обжигая пищевод и гортань, точно Удаз превращался не в ролфи, а в какого-то огнедышащего зверя. И все же лучше терпеть эту боль, чем задыхаться в густых липких мыслях похоти, видеть сны наяву и чувствовать себя обезумевшей тварью. То ли мартовским котом, то ли оленем в гоне. Сначала Та Что Зовет – Локка сожгла ему кровь, теперь вонзила когти в сердце. Что дальше? Удаз вопросительно уставился на собеседницу.

Грэйн тряхнула головой, возвращаясь оттуда, из костра, из воспоминаний, – и улыбнулась клыкастой ролфийской улыбочкой:

– Ну вот что. Я уезжаю завтра. А раз нам с тобой идти практически в разведку, надо разобраться во всех этих божественных безумствах до того, как выпадет прикрывать друг другу спину! Хочешь узнать, каково на самом деле быть ролфи? Ты учти, другого шанса может не быть! Я сейчас буду пить – и болтать, потому что я устала, я, как последняя паршивая жучка подзаборная, устала от этой треклятой Индары!

Отчего случается так, что самое тайное и сокровенное вдруг вываливаешь перед человеком, до которого тебе мало дела – и которому нет дела до тебя? Вываливаешь, будто нераспроданный товар из рыбной тачки – наземь. На! Не захлебнись, смотри, не задохнись! Серебряный блеск чешуи и перламутр раковин… но над всем этим – густая рыбная вонь и тяжелые черные мухи…

«Слезы Морайг» – крепчайший самогон, настоянный на сорока травах острова Конрэнт. Он пахнет можжевеловым дымом и дубовой бочкой, обжигает глотку – но почти не пьянит. И даже язык развязывает вовсе не он. Грэйн пила, не опасаясь захмелеть. И вовсе не пресловутая крепость ролфийской головы тому причиной, здесь – другое…

– Все по-другому, когда ты – ролфи, – она не рассказывала, нет, а просто говорила – скорее для себя, чем для собеседника. – Не потому, что эту сбрую, – эрна Кэдвен приподняла и вновь уронила рукав висевшего на спинке стула кителя, – можно содрать только с кожей. Нет, просто это – и есть моя шкура! Можно срезать Локкин знак вместе с мясом, но огонь – он все равно здесь. Это верность, и пока я верна, он не сожжет. Мой отец был осужден как предатель – ты знаешь это? Из наследницы, из благородной эрни я стала – никем, меньше даже, чем никто. В грязь, в канаву, как бракованного щенка! Но Она, Локка, – она смотрела, она всегда смотрела, и я чуяла ее взгляд. И звала. Я теперь понимаю, что она меня звала. А я все искала себе объяснений, оправданий искала – почему я все-таки пошла к вербовщикам, почему… сменила шкуру. – Она хохотнула, залпом выпила свою рюмку и закашлялась. – Х-ха. Это все равно что вычеркнуть себя из списков женщин! Я – эрна, владетельница, и три священных эйра моего Кэдвена – они тоже тут, всегда здесь, со мной! – Ролфи стянула ворот рубашки у горла и оскалилась. – Мое логово! Я отвоевала его, выгрызла его – да! Мое! Только мое… ничье больше. Там, на Ролэнси, посвященная Локки – это же не женщина. На таких, как я, не женятся, смесок! Потому что – три священных эйра, потому что – знак ее когтей на плече и эта серая шкура. Слишком страшно для тех, кто не горел в костре Локки, кто не дышал серебряной кровью Морайг… А те, кто горел и дышал, такие же, как я, – они знают слишком много. Что мне репутация? На Ролэнси не читают конфедератских газет! Там никому неважно, что обо мне треплют, важно другое… Я – клейменная Локкой! А еще – Гончая Священного Князя… Те, кто ниже, не посмеют тявкать вслед, а равные… Они слишком хорошо знают, что такое «свора Конри».