Теперь или никогда

Астахова Людмила Викторовна

«Говори, эрна, говори. Твой голос греет меня, словно костер в ночи. Когда ты говоришь, эрна, мне кажется… Я хоть и маньяк, но понять тебя могу, наверное, как никто иной не поймет. Я только отвечать не буду, ладно? Я все-таки наполовину диллайн, а народу моего отца свойственна молчаливость. Мы… они… словом, Локкины дети, чем старше становятся, тем неохотнее размыкают уста, знаешь ли. Не получилось у меня быть диллайн. Моя чаша наполовину пуста или полна? Предвечный меня слышал очень плохо, захочет ли говорить Локка? Моя диллайнская половина жаждет ответов на тысячу вопросов, моя ролфийская часть изо всех сил прислушивается. Диллайн – дети Локки-Меллинтан, отвергнувшие ее дети, дети-предатели. Но

что, если через меня она ищет дорогу? Хорошо, пусть не дорогу, но тропинку. Для тех, кто захочет вернуться, теперь, когда вера в Предвечного иссякает, точно вода в старом колодце, – рассуждал Удаз, напряженно вслушиваясь в разъяснения Грэйн. – И снова Конри! Четыре года назад тив Херевард послал меня по следу Гончей, а теперь лорд-секретарь сам прислал ее ко мне. Тогда она сожгла Синхелмский храм, а теперь? Меня самого?»

Стать первой ступенькой в божьей лестнице страшновато, даже если рядом посвященная Локки. Но другого выхода нет.

Ролфийка закурила и укрылась за синим табачным дымом, как за пологом. И, помолчав, добавила:

– Знаешь, как охотятся со сворой? Гончие – они же не берут зверя сами, они только поднимают его – и гонят… Вот и я так же. Пугало. Приманка. Конри – он умный, он хорошо все придумал, только все-таки кое-что забыл… И там, в Идбере, Конри не будет. Там будем я и Локка. И ты, если ты с нами. – Грэйн коротко и остро глянула на Удаза сквозь табачную завесу и отставила стакан. – Хватит на сегодня и «Слез», и откровений. Я уже пьяна, а ведь хотела сделать еще одно… Снимай рубашку! – Она потянулась и достала из ножен скэйн. – Мне не нравятся твои сердечные припадки. Сейчас посмотрим, что с этим можно сделать…

«Конри! У него своя игра, – догадался Апэйн, который долгие годы наблюдал за деятелями из Эсмонд-Круга и научился разбираться в желаниях и наклонностях властей предержащих. – Они, эти умные и преданные, почти всегда начинают свою игру, рано или поздно пытаются стать теми, кем не являются от рождения. Ибо мерещатся им повсюду капканы и ловчие ямы, поставленные и вырытые не для врагов, а якобы для них». Он видел, как ближайшие подручные Хереварда Оро, поначалу от счастья ног под собой не чуявшие, лобзавшие следы его ног на земле, однажды переставали чувствовать себя в безопасности. Слишком много завистливых глаз и злых языков вокруг, слишком много они теперь знают про покровителя. Его тайны, тайны Благословенного Святого, как правило, смертельно ядовиты для всех окружающих, слишком долго их хранить нельзя. Тив Алезандез, тот вообще устраивает чистку соратников раз в три года. Без исключения и во избежание. И все знают, и все равно лезут к кормушке, расталкивая соперников в стремлении припасть к милостям Благого Лойха. И каждый думает, что уж он-то обведет тива Алезандеза вокруг тонкого диллайнского пальца. Вот и лорд-секретарь, похоже, кое-что возомнил о себе».

При одной только мысли о Конри ролфийка ярилась и непроизвольно скалила зубы. Был бы хвост – пушила бы и стегала себя по бокам. Это неспроста. Так делают те, кто задумал свою игру.

А если судить по тому, какие замысловатые рунные знаки она стала чертить на обнаженном торсе… ну, пожалуй что теперь уже соратника… Удаза Апэйна эрна Кэдвен записала в свою команду. Вопреки ожиданиям, глядя на то, как сосредоточенно Грэйн поджала губу, и, слушая ее тяжелое сопение, он не ощутил прежней отвратительной жажды. Напротив, Удазу как-то сразу легче стало дышать.

– Колдуешь? Это руны специальные?

Ролфийка не ответила.

«И правильно, – согласился мужчина. – Не нужно ничего говорить, эрна. Мы ведь в разведку идем, практически в бой. Так почему же не помочь соратнику надеть доспехи? Мы в одной связке, эрна.

Я тебя не подведу. Постараюсь не подвести. Я – первая ступенька лестницы, и я не подломлюсь под твоей ногой».

Согласно хитроумному плану эрна Оринэйра Удазу предстояло сгореть вместе с оплотом порока, что называется, прилюдно и официально. И чтобы никто не усомнился, что к подлому преступлению причастны синтафцы. Мнимое сожжение, конечно, дело рискованное, но Удаз отчего-то совершенно не боялся. Все началось в огне Синхелмского храма, им все и закончится… должно закончиться.

По 15-й улице стелился густой черный дым, и пронзительный стон несся над руинами дома под номером 7, который еще накануне сиял огнями и назывался «Морской Конек». Что ж, возликуйте теперь, блюстители общественной морали, честные жены и всякие импотенты! Нет больше гнездовища порока, исчез с лица Индары мерзкий уголок разврата, сгорел в одночасье. Не стало приюта непотребным девкам, еще вчера расхаживавшим полуголыми на глазах у похотливых мужиков, а ныне сбившимся в тесную и грязную кучку. Все лица в саже, одежонка порвана. Зареванные, они тихонько подвывали от горя. Как-никак, крыши над головой лишились и верного куска хлеба. Солировала, разумеется, Мама Мура. Трубный глас бандерши раздавался над пожарищем, точно корабельная рында над палубой фрегата.

– Все пропало! Все прахом пошло! Голая осталась и босая! Караул, сограждане!

Ей, кроме толпы зевак из окрестных домов, внимали еще целых три чиновника – окружной полицейский капитан, страховой агент и налоговый инспектор, – внимали терпеливо, как и должно, если права гражданки Свободной Республики Эббо так святотатственно нарушены. Ибо даже неурочный ранний час не есть причина, чтобы оставить происшествие без внимания.

– Не уберегли! – гортанно ревела Мама Мура. – Не уследили за бандитами и шпионами! Да где это видано, чтобы в честное законное заведение врывались средь ночи проходимцы всякие, устраивали смертоубийство, погром и поджоги?!

– Ы-ы-ы-ы-ы… – горестно тянули шлюхи. – У-у-у-у-у!

– Куда мы катимся, господа хорошие? Куда? Где наши доблестные стражи порядка? – вопрошала женщина, протягивая в мольбе руки к господину капитану. – Почему не защитили нас, несчастных, почему не спасли наши жизни и имущество?

– Но, сударыня, никто ведь не погиб…

– А вы хотели, чтобы дымящиеся руины покрылись изувеченными девичьими телами? Да? – возмутилась Мама Мура. – Смерти нашей желаете, изверги-кровососы? Кабы не мужская похоть, кабы не погибель женской чести от вашего брата, то, может, и не было бы на свете ни единой публичной девушки!

– И-и-и-и-и! – дружно подхватили вопль жертвы вековечной мужской похотливости.

– Найдите! Найдите негодяев в масках, учинивших преступление! Накажите их! Прекратите бесчинства! – голосила бандерша.

Полицейские как раз откопали среди развалин сильно обгорелый труп. Уложили на носилки и поднесли к погорелицам на предмет опознания. Убитые горем девицы, разумеется, стали тут же в обморок валиться, одна только Мама Мура недрогнувшим голосом молвила:

– Удазик это. А точнее, Удэйз ир-Апэйн – мой бывший жилец и ролфячий шпион. Виновник всех бед моих. Это его убийцы мое заведение подпалили.

– Точно?

– Уверена. Ботинки его. И вообще… похож, – брякнула бандерша и отвернулась.

– И-и-и-и-и-и! Бедненьки-и-и-и-ий! – стенали чумазые девушки.

Труп унесли.

– Вы утверждаете, что это был умышленный поджог? – тут же встрял страховой агент.

– А то вы не видите? Все, как в документе, в точности. – Мама Мура обмахнулась драгоценным полисом, точно веером. – Умышленный поджог, учиненный в ночное время. Спросите кого угодно, вот кого захотите, того и допрашивайте.