Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
– Нравится, – сказал я. – Но дома мне её повесить некуда. Пусть уж лучше будет у тебя.
– Как скажешь, – пожала плечами Соня.
Я снял с гвоздя куртку. Начал одеваться. Соня тоже.
– Ты пойдёшь со мной? – спросил я.
– Провожу тебя до метро, – сказала Соня. – А то мало ли что. У нас тут хулиганы всякие ходят, менты пьяные…
Мы шли тёмными неухоженными дворами. Видно почти ничего не было. Лишь изредка нам попадались одинокие фонари.
В их свете можно было разглядеть безобразные основы мёртвых деревьев, поломанные скамейки,
Под ногами хлюпала грязь.
Воздух был холодный, мокрый и затхлый.
Странно это: вроде и по улице идём, а воздух затхлый. Но так уж тогда казалось…
В воздухе ощущался землистый смрад ремонтируемой канализации и пряная вонь разлагающегося мусора с придомовых помоек.
Внезапно мы услышали странный приглушённый стон. Он был похож на крик какой-то неизвестной мне ночной птицы.
«Бля-я-я…» – орал кто-то в ночи.
Мы остановились и посмотрели по сторонам. Под единственным на весь двор фонарём стояла грязная лавочка. На ней лежал полицейский и выл.
Это был толстый мужик лет сорока пяти. Рожа у него была большая, жирная, щекастая, как у хомяка, и при этом красная, будто помидор. От полицейского страшно воняло водкой.
«В жопу пьяный мент!» – злобно пробурчала себе под самый нос Соня.
Она выпустила мою руку и быстро зашагала к полицейскому. От нас до него было метров двадцать.
Барнаш подошла вплотную к стражу порядка, а затем со всей силы ударила его кулаком в грудь.
– Ой! – тихо всплакнул мент.
– В жопу пьяный мент! – громко воскликнула Соня. – Чтоб ты сдох, ублюдок! Сучок! Ненавижу тупых и пьяных мужиков!
После этих слов Соня ещё раз врезала менту. На этот раз она ему заехала в челюсть.
Полицай никак не отреагировал. Казалось, он сдох.
– Ублюдок! – громко выругалась Соня, стукнув мента по голове.
Полицай никак не отреагировал.
– Сдох, небось, сволочь! – радостно воскликнула Барнаш. – Сдох, ну и славно!
Соня отошла от полицейского, подошла ко мне и снова взяла меня за руку. Мы продолжили путь.
Через некоторое время мы уже стояли возле станции метро «Молодёжная».
Наступило время прощаться.
Я обнял Соню и посмотрел ей прямо в глаза.
Она смотрела на меня своим грустным, скучающим и очень сентиментальным взглядом.
Яркие отблески неоновых огней падали на её мраморно-бледную кожу её идеально ровного круглого личика, отражались в больших водянистых глазах.
За её спиной устремлялась в небо холодная, повергавшая своим видом в мрачный трепет, будто глумившаяся над безгранично малым по сравнению с ней человеком безжизненная громада нового многоэтажного дома. За этой глыбой тянулись мрачные пятиэтажные дома, погружённые в непроглядную темень дворы.
– Ну, я пошёл, – сказал я.
– Ты такой хороший, Марат, – как бы невзначай ответила Соня. – Иди!
Я зашёл в метро, спустился на платформу, дождался поезда и поехал домой.
Дом, в котором жила когда-то Соня Барнаш, навсегда запал мне в душу.
Это место произвело на меня такое впечатление, что я потом много раз хотел вернуться туда. Снова войти в абсолютно тёмный подъезд, вдохнуть живущий в этих стенах странный, то такой притягивающий, такой манящий аромат смерти, подняться по захламлённой лестнице, открыть обитую кожзамом дверь, ступить на шершавые скрипучие половицы, пройти в спальню, плюхнуться на перину, а после заняться на этой самой перине безумным сексом. Да, заняться сексом с самой красивой девушкой из тех, что мне когда-либо доводилось видеть, – Соней Барнаш.
Увы, сделать этого мне уже никогда не удастся. И вам, дорогой читатель, тоже.
И в этом, как ни странно, тоже виноват Собянин!
Дело в том, что того дома, где жила когда со своей матерью Соня Барнаш, – больше нет. Летом 2016-го его снесли вместе с ещё тремя десятками других расположенных по соседству с ним домов. На месте снесённых хрущёвок был воздвигнут новый жилой квартал для богатеньких.
Вот так!
Впоследствии по школе поползли слухи, что Соня будто бы пострадала от собянинской программы реновации.
Это, конечно, красивая легенда, но действительности она не соответствует.
На самом деле всё было куда прозаичнее. Программа реновации там была не при чём (она вообще стартовала только в семнадцатом году). Дом снесли просто так.
Правда, самой Барнаш от этого было не легче.
Государство, как известно, при сносе дома обязано выдать потерявшим имущество хозяевам квартир новое жильё.
Новое жильё выдали.
Это была квартира такой же площади в построенной за несколько месяцев с нарушениями всех мыслимых и немыслимых строительных стандартов новостройке.
В здании были постоянные перебои со светом, вызванные низким качеством электропроводки. Батареи зимой не нагревались, водопроводные трубы текли, штукатурка с потолка обваливалась, в окна поддувало, лифт не работал.
И да, плесени в новой квартире было даже больше, чем в старой.
Впрочем, Соня Барнаш к тому времени уже не училась в нашей школе. Информация о ней поступала дозированно, в основном через Свету Солнцеву.
Да, интересная была девушка Соня Барнаш, ничего не скажешь…
Однако вернёмся к делу.
Я ведь обещал рассказать вам про жизнь нашей школьной аристократии.
Так вот.
Соня, безусловно, была ярчайшей представительницей этой самой аристократии. Ну, или уж как минимум одной из ярчайших.
Хотя… Тут вообще спорный момент, честно говоря. Дело в том, что все эти люди были настолько яркими, настолько харизматичными, настолько непохожими друг на друга, что я даже не знаю, можно ли сказать, что кто-то один из них был круче другого.
Знаете, сравнивать ту же Соню Барнаш и, к примеру, Свету Солнцеву – это то же самое, что сравнивать Пушкина и Гёте. Обе названные девушки одинаково круты. Так же как и два поэта одинаково великолепны. Выяснять, кто из них круче, – пустое дело.