Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Я хотел бы сказать, что Соня была не совсем типичной представительницей своего круга.
К сожалению, так я сказать не могу. Если скажу так, значит солгу читателям. А этого мне делать не хочется.
Как я уже говорил, наша школьная элита состояла из людей очень интересных людей. И все эти люди были очень разными. Очень.
На первый взгляд между этими людьми вообще не было ничего общего. Но это только на первый взгляд.
На самом деле общих черт было предостаточно. Просто жто бвли такие черты, которые
Если в чём-то эти люди между собой и отличались, так это в мелочах. Правда, мелочи эти-то как раз и бросались в глаза в первую очередь.
Ну так вот.
Соня, конечно, отличалась от многих наших доморощенных аристократов.
Однако же отличия эти не были слишком серьёзны. В сущности, их было всего два.
Во-первых, далеко не все представители нашей школьной элиты были настолько отмороженными как Соня.
Разумеется, в этих кругах вращалось немало психопатов. Собственно, одни психопаты там и вращались. Но такая маньячка как Соня выделялась даже на их фоне.
Во-вторых, не все наши аристократы жили в таких чудовищных притонах, как сонина квартира.
На этом, собственно, отличия заканчивались.
Так, про это сказал.
Теперь оставим на некоторое время Соню Барнаш. К ней мы ещё вернёмся.
Пока же уделим немного внимания и другим представителям нашей школьной элиты. А начнём мы, пожалуй, с Тони Боженко.
Вот уж кто у нас как сыр в масле катался!
Тоня очень хорошо жила.
Вот об этом мы сейчас и поговорим!
До сих пор, честно говоря, не могу забыть того дня, когда впервые побывал в тонином доме.
Это был февраль четырнадцатого года. День точно не помню. Помню только, что было много снега.
Всю предшествовавшую тому дню ночь в городе шёл снег.
Рано утром я вышел из дома. На улице стояли предрассветные сумерки. Небо было было затянуто густыми светло-фиолетовыми облаками. Они были очень густыми и напоминали переливающиеся в холодном свете южного сияния заснеженные хребты далёких антарктических гор. Плывущие по небу облака казались поднимающимися из-за горизонта горами. И это горы были заметно выше Гималаев.
В небе неспешно парили крупные хлопья белого пушистого снега. Снежинки оседали на ветвях деревьев, толстым покровом ложились на крыши автомобилей, заметали дорогу. Всё кругом было белым-бело.
Я шёл в школу по узкой заснеженной тропинке, кое-как протоптанной ранними пешеходам. Идти было тяжело. Снег был прямят слабо. Ботинки постоянно в нём увязали.
Злобно матерясь себе под нос, владельцы автомобилей усердно работали щётками. Люди старательно очищали своих железных коней от нападавшего за ночь снега.
Я пришёл в школу. Переоделся, пошёл на урок.
Сумерки постепенно рассеялись. Из светло-фиолетового небо стало сначала белёсым, а потом и кипенно-белым.
Снег продолжал идти. Белый ковёр быстро покрывал собой школьный двор, заваливал пешеходные тропы.
Два дворника со снегоуборочными лопатами изо всех сил пытались разгрести заваленные сугробами дорожки. Им это не удавалось.
Пока эти двое заканчивали с одним участком дороги и переходили к следующему, – тот, что уже был очищен, тут же заметало снова. Тогда они вздыхали, возвращались назад и по второму разу чистили один и тот же кусок тропы. Это был воистину сизифов труд.
Второй урок закончился.
Точно помню, это была математика. Занятие проходило на третьем этаже, в тридцать шестом кабинете.
Протискиваясь между тесно расставленными партами и навьюченными тяжеленными рюкзаками неуклюжими одноклассниками, я неспешно выполз в коридор.
Следующим уроком у нас в расписании значилась литература.
Я небрежно швырнул портфель на пол прямо возле дверей кабинета Снежаны Владимировны и как ни в чём не бывало пошёл по коридору.
Стояла большая перемена. Времени было достаточно, и мне хотелось немного размять ноги.
Я прошёл весь коридор до конца. Заглянул в сортир.
В сортире на третьем этаже во время перемен часто собирались гламурные мальчики с гомосексуальными наклонностями. Собирались они там, разумеется, не просто так.
Эти парни постоянно занимались анальным сексом в туалетных кабинках.
Но если бы только это!
Они ведь не просто занимались там сексом! Они собирались возле висевшего над умывальником зеркала. Там они раздевались друг перед другом, а затем начинали друг друга лапать. Некоторые из них усаживались на подоконник, спускали штаны и нижнее бельё, а затем напоказ мастурбировали перед своими товарищами.
И да, разумеется, все свои действия эти товарищи громко комментировали вслух. Притом комментировали иногда в таких выражениях…
Короче, такие выражения даже я здесь приводить не осмелюсь.
У этой публики правилом хорошего тона было страшно орать в тот момент, когда заканчиваешь публичную мастурбацию.
С этим, кстати, был связан один забавный случай.
Вот, помню, сидим мы как-то на уроке русского языка.
Точнее, по расписанию-то уже перемена, но нас Снежана Владимира у себя задержала и не отпускает.
Так вот, диктует Снежка задание нам на дом, диктует себе задание… И тут раздается громкий, на всю школу, пронзительный крик: «Я-я-я конча-а-аю-ю-ю!».
Мы все многозначительно переглядываемся. Училка отрывает глаза от учебника, так же многозначительно смотрит на нас, а потом и говорит эдаким успокаивающе-равнодушным тоном: «Не обращайте внимания! Это крысы под полом пищат!».
Естественно, в классе тут же поднялась волна дикого хохота.
Хорошая была волна. В окнах тогда стёкла задрожали.