Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Миша повернулся и теперь смотрел мне прямо в глаза.
– Я ей говорю: ну зачем это всё? – рассказывал он, то и дело агрессивно всплескивая руками. – А она мне отвечает: надо так, блядь, Мишутка, надо. Надо, чтоб полы воском натёртые были, чтоб порядок везде был надо, – тут Стефик вопросительно выкатил глаза и развёл руками. – А зачем вообще порядок этот? Мне порядок в жизни не нужен.
Мы пошли в сортир мыть руки. Пока журчала вода, Миша продолжал свой монолог.
– Мать совсем своим порядком замордовала, – яростно жаловался мне Стефик. –
Мы как следует умылись и вымыли руки. Прошли в гостиную.
– Я щас, – махнул рукой Миша, – переоденусь в домашнее и приду.
Он скрылся за дверью.
Закрывать за собой дверь Миша не стал. Он предпочёл оставить её распахнутой настежь.
Я сел на диван и принялся разглядывать комнату.
Озером свежей растёкшейся патоки под ногами сверкал натёртый воском паркет. Вдоль стен возвышались громады новенькой, очевидно, совсем недавно привезённой из «Икеи» мебели.
Справа от входной двери стоял мягкий, обитый снаружи гладкой бежевой тканью диван. На нём я, собственно, сидел.
Перед диваном стоял прикидывавшийся деревянным журнальный столик из ДСП. Столик был кремового цвета.
Пространство между окном диваном занимал невысокий, сварганенный из серого пластика книжный шкаф. Полки его были заставлены плоскими коробками с пиратскими DVD-дисками внутри.
Я встал с дивана и подошёл к шкафу. Захотелось получше изучить его содержимое.
Кое-как склеенные из дешёвого картона коробки были покрыты уродливыми, вопиюще безвкусными картинками.
Боже, какая это была мерзость!
Вспоминать, честно говоря, противно.
Всё это выглядело какой-то злобной пародией на поп-арт, притом что этот последний сам по себе является пародией на подлинное искусство.
Казалось, будто все эти омерзительные картинки нарисованы рукой очень талантливого, но при этом глубоко больного психически младшеклассника.
Кислотно-яркие, никогда не встречающиеся в жизни цвета, до невозможности ярко вычерченные толстыми чёрными линиями контуры, полное отсутствие светотени, искривлённая, неумело прорисованная линейная перспектива, чудовищные извращения всяких пропорций.
Вопиющая нереалистичность изображения удивительным образом сочеталась с грубым натурализмом изображаемых сцен.
Выписанные во всей их беспредельной мерзости чудовищные сцены извращённого секса. Картины реальных или же выдуманных, никогда не существовавших на самом деле чудовищных пыток. Изображения совершённых с воистину нечеловеческим зверством убийств. Выслеживающие и пожирающие людей фантастические твари, – гости из потустороннего мира. Эти последние были настолько уродливы, что один их внешний вид вызывал острое желание крепко зажмурить глаза и громко кричать. Одного взгляда на них было достаточно для того, чтобы сердце заколотилось изо всех сил, а по спине оживлённым потоком забегали мурашки.
От переливов кислотно-ярких цветовых пятен у меня заболели глаза.
«Надо же, какие предпочитает смотреть Миша, – подумал я. – А ведь по нему и не скажешь!».
Больше всего здесь было эротических и порнографических кинокартин по большей части самого низкого пошиба.
Здесь была порнография со всего света!
Призванные удовлетворять самым извращённым, самым чудовищным вкусам немецкие и скандинавские киноленты, главные роли в которых исполняли развратные европейские студенты и печально известные на весь мир украинские проститутки.
Снятые за копейки какими-то ушлыми студентами любительские порнофильмы из Соединённых Штатов.
Невероятные по своей чудовищной грубости картины испанского, итальянского, греческого производства.
Были здесь также порнографические фильмы, главные роли в которых исполняли дети.
Полупрофессиональные, снятые на хорошую камеру по всем правилам, прилично смонтированные, но лишённые всяческих изысков киноленты из Бразилии и Сальвадора. Низкопробные любительские видеозаписи из Тайланда, Камбоджи, с Филлипинских островов. Домашние записи из Европы и Соединённых Штатов.
Были здесь и фильмы отечественного производства. Коробки с ними были помечены соответствующей маркировкой: «Blue Orchid».
Но Миша хранил дома не одну только порнуху (пусть даже и детскую).
Немало места в шкафу занимали жестокие, изобилующие поставленными со всей возможной достоверностью кровавыми сценами, каждым своим кадром прославлявшие тупость и жадность, утверждавшие культ денег и грубой силы боевики.
По большей части это были забытые теперь малобюджетные американские фильмы семидесятых, восьмидесятых и девяностых годов. Но попадались среди них также китайские, гонгконгские, филлипинские, латиноамериканские поделки.
Дальше следовали разнообразные, но в основном тоже низкопробные фильмы ужасов. По большей части это были слэшеры и фильмы про зомби, но были здесь и азиатские хорроры, и психологические ужастики из Европы и Америки, и много чего ещё в том же духе.
Я взял в руки одну из разноцветных коробок.
«Атака куриных зомби» – гласила сделанная каким-то особо вычурным шрифтом надпись на упаковке.
С минуту я разглядывал причудливый рисунок на упаковке. Затем положил коробку на место.
Я отошёл от шкафа и приблизился к окну.
На узком подоконнике стояли два горшка: один с кактусом и один с геранью. Сам подоконник сделан из пластмассы. Он весь был белым, как молоко, и гладким, как зеркало.
В белоснежных пластиковых рамах красовались вымытые до чистоты кристалла стёкла. Сквозь них виднелись скрючившиеся под тяжестью нападавшего на них снега чёрные ветви росших возле мишиного дома деревьев.
Я посмотрел в окно.
Ничего особенного за ним видно не было.