Теперь я знаю...
Шрифт:
— Ты выздоровел?
— Выздоровел! — говорю.
— Это и есть мой главный фокус!
Я хотел обидеться, а папа развеселился:
— Браво! Браво! Согласен! А то, пока он болел, я ничего толком не мог делать. Все из рук валилось. Как бы я без вас и без Маечки справился? Ума не приложу!
Я посмотрел на Майку. Она уткнулась носом в Зосю и молчит.
Зося как увидит Майку, сразу вокруг ее шеи укладывается воротником. И мурлычет. Я даже иногда не знал, к кому Майка приходила — ко мне или к Зосе.
Скоро доктор уехал, а Майка пошла домой.
Когда
— Еще две недели, — говорит, — и мы в Москве. Соскучился по маме и бабушке?
Еще бы не соскучился! Я все их письма складывал в папку и перед сном каждый день читал. А по субботам отвечал на письма. Только разве про все напишешь? Я же еще плохо пишу и медленно.
— Хорошо бы, — сказал я, — мама жила с нами! Тогда можно не уезжать от Ивана Федосеевича и Майки... А может, и бабушка согласится приехать?
— Насчет бабушки, — сказал папа, — не уверен. Она старенькая, а здесь не легкий быт... Но в главном ты прав: без них плохо в заповеднике, а в Москве скучно без заповедника.
Он немного помолчал и говорит:
— А неплохо мы с тобой здесь пожили, как ты считаешь?
— Давай маму на будущий год уговорим сюда приехать? — размечтался я. — Мы ей все покажем: и океан, и прибойку, и каменную березу. И в твою рощу с ней сходим!
Папа от моих слов стал добрый-добрый. И я сказал:
— А ты меня стал меньше воспитывать и совсем не насмехаешься. Я теперь на тебя не обижаюсь.
Папа закашлялся, как от дыма.
— Это, — говорит, — все Иван. На многое мне открыл глаза. Да и ты человеком становишься...
— Я хочу быть, как Иван Федосеевич! — говорю. — Только я пока еще как пассивный муравей. И фантазировать люблю, ты же знаешь.
— Но уже не так беспочвенно, — сказал папа. — Теперь твои фантазии больше идут от жизни. — Он посмотрел на часы: — Расфилософствовались мы с тобой... Давай спать! Завтра — я совсем забыл тебе сказать — прилетит вертолет. За нами: будет облет заповедника.
— Урра-а-а! — закричал я. — А Майка? Я без Майки не полечу.
Папа меня немножко хлопнул по спине и говорит:
— Маечка в курсе. Иван Федосеевич предупредил ее родителей, что мы берем ее с собой.
— И он с нами? — Я запрыгал от радости.
— Спокойнее! — сказал папа. — Разгуляешься — не уснешь. Как же мы без Ивана? Он у нас главный!
В году 365 дней. Эти дни входят в 12 месяцев.
В каждом месяце 4 недели.
В неделе 7 дней.
Один раз в 4 года в феврале бывает 29 дней. Такой
Чтобы запомнить, в каком месяце 30 дней, надо выучить слово: АпЮнСенНо.
В остальных месяцах 31 день, а в феврале 28.
На вертолете над заповедником
Папа разбудил меня рано. Только мы успели позавтракать, как услышали рев мотора. Сначала издалека, а потом все ближе, ближе... Вертолет!
Мы выскочили из дому, а он проревел над нашими головами и приземлился на поляне за сараем.
Я даже присел, когда вертолет пролетал над нами. От него такой ветер — как ураган! С дороги поднялась пыль, а от крыши сарая оторвалась доска и запулила в лес. Хорошо — не в нас!
Винт вертолета покрутился и затих. Трава вокруг пригнулась к земле, а потом снова поднялась. Дверца открылась, вылез трап, и по нему спустился Иван Федосеевич.
Прибежала Майка в джинсах и курточке.
Папа подсадил нас с Майкой в вертолет и забрался по трапу сам. За ним — Иван Федосеевич. Трап убрали. Мы стали усаживаться. Смотрю — и доктор здесь.
— Салют, пациент! — кричит.
Я растерялся и говорю:
— Здравствуйте! Только я не пациент, я здоровый.
Все засмеялись, а Майка отвернулась к иллюминатору. Потом она посмотрела па доктора сбоку и спрашивает:
— Вы летите кого-то лечить?
— Нет, — говорит доктор, — сегодня я работаю по совместительству. Разрешите представиться: внештатный корреспондент газеты.
Летчик спросил:
— Все сели? Пацаны, только чтоб дисциплина была! Мои приказы выполнять неукоснительно!
Доктор сел рядом с Майкой, собрал бороду в кулак и говорит:
— Среди нас пацанка затесалась, чтобы мужской компании не забываться. — И Майке подмигнул.
Я думал, она ему сейчас скажет, как отрежет. А она молчит и улыбается.
Винт завертелся, мотор заревел. Я чуть не оглох и заткнул уши. Разговаривать стало нельзя: ничего не слышно.
Вертолет поднялся, и мы полетели над самыми деревьями. Лететь — это замечательно! Сколько раз мы ходили пешком, а дальше рощи не дошли. И я уставал. А в вертолете сидишь и смотришь в иллюминатор. И все видишь сразу: и океан, и речку, и лес из каменной березы.
Чайки сверху — как белые карандашики с крыльями. Вместо волн видны только гребешки из пены. Речка у океана оказалась шире, будто океан в нее хочет влиться.
А вот и пихта грациозная — папина роща. Над ней вертолет поднялся выше. Сверху роща совсем маленькая, как клякса.
Вертолет повернул от океана. Я увидел середину горы, всю в жилках — то черных, то снежных. А вершину не видно, так она высоко.
Я посмотрел вниз. Под нами бежало темное пятно, будто догоняет нас. Я показал его папе, а он прокричал мне в ухо: