Терапия
Шрифт:
— Факты? Ты имеешь в виду ее галлюцинации?
Из трубки донеслось отчаянное бибиканье, и Виктор догадался, что Кай, как обычно, не подключил к телефону наушник и едет по автобану с телефоном в руке.
— Да. Она сказала, что в бунгало что-то произошло. И это происшествие привело к важнейшим изменениям у Жози…
— У Шарлотты, — поправил Кай.
— Ну да. Но давай на минуту представим, что речь идет о моей дочери. У Жозефины было какое-то шокирующее переживание в нашем лесном доме.
— Причиной чего? Что кто-то пришел и отравил ее?
— Да.
— И кто же это был, интересно мне знать?
— Жози.
— Что ты сказал?
Шум в телефоне почти пропал. Наверное, Кай съехал на обочину.
— Сама Жози. Она сама себя отравила. В этом смысл истории. Случившееся было столь ужасно, что она решила покончить с собой. Постепенно и малыми дозами. На протяжении многих месяцев, чтобы врачи ничего не заметили.
— Ну-ка подожди. Для меня это слишком. Зачем ей это делать?
— Хоть ты и не психиатр, но, очевидно, слышал о синдроме Мюнхгаузена?
— Это патологические лжецы?
— Примерно так. Пациент с синдромом Мюнхгаузена причиняет себе вред, чтобы вызвать заботу окружающих. Этот человек знает, что, когда он болен, ему уделяют больше внимания.
— И что, человек для этого сам себя травит? Чтобы его, больного, приходили навещать?
— Да, чтобы приносили подарки и угощения, чтобы ему сочувствовали и опекали его.
— Это как-то нездорово.
— Вот именно, это болезнь. Таких пациентов чрезвычайно трудно лечить, ибо они очень умелые актеры. Они в состоянии симулировать опаснейшие болезни, обманывая самых лучших врачей и психиатров. Вместо того чтобы заниматься настоящим заболеванием, то есть психическим расстройством пациента, у него лечат вымышленные симптомы. А порой и реальные, например когда человек выпивает какую-нибудь бытовую химию, чтобы придать больше веры жалобам на хронические боли в желудке.
— Постой, уже не думаешь ли ты, что твоя собственная дочь… Господи, да ей же было всего одиннадцать, когда началась болезнь.
— Или отравление. Я теперь и сам не знаю, чему верить. Открыв рот слушаю фантазии какой-то шизофренички. Сам понимаешь, я рад любому объяснению, которое прольет свет на самые мрачные страницы моей жизни. Впрочем, почему нет? Такое объяснение возможно. Хотя и ужасно.
— Ладно. Ненадолго забудем, что это все чей-то бред. — Кай снова вел машину. — Предположим, Анна действительно рассказывает про Жози. И предположим, она права и твоя дочь действительно отравилась. У меня только один вопрос: чем?Только не говори, что двенадцатилетний ребенок знает, что нужно принимать, чтобы убивать себя в течение целого года, да так, чтоб ни один врач этого не заметил.
—
— Хорошо, я же хочу тебе помочь. И уже кое-что выяснил.
— Ты смотрел видеозаписи?
Виктор почувствовал струйку пота на спине.
— Да, как ты и просил меня, я достал из сейфа диски с записями всех камер наружного наблюдения. А теперь приготовься.
— Диски пропали?
— Нет, но записей первой недели не существует.
— Это невозможно. Они были защищены от перезаписи. Их нельзя было стереть, только уничтожить.
— Тем не менее. Я вынул их вчера из сейфа и хотел посмотреть сегодня утром. Там ничего нет.
— На всех?
— Нет. Что и странно. Нет только записей первой недели. Я как раз сейчас заезжал к тебе, чтобы проверить, все ли я взял.
Виктор схватился рукой за каминную полку, боясь, что сейчас грохнется на пол.
— Ну? И что это значит? — спросил он. — Ты все еще будешь уверять меня, что все это случайность?
— Нет, но…
— Никаких но! Это первый след за четыре года. И я его не упущу.
— Я тебя и не отговариваю. И все-таки послушай.
— Что?
— Все дело в Анне Роткив.
— В смысле?
— С ней что-то не в порядке.
— Да что ты говоришь!
— Смотри сам. Я честно сделал все свои домашние задания. Мы полностью проверили эту женщину.
— И что?
— Ничего.
— Как «ничего»?
— О ней нет никакой информации. Вообще никакой.
— Это плохо?
— Это очень плохо. Это значит, что ее не существует.
— Как так?
— Нет писательницы с таким именем. Тем более известной. И в Японии тоже нет. Она никогда не жила ни в Берлине, ни в Стеглице, ни в другом районе. Нет отца-американца, который работал на радио.
— Черт! А что с больницей?
— Пока глухо. У меня не было времени, чтобы найти человека, согласного поступиться обетом молчания в обмен на некоторое количество денег. Это следующий пункт. Собираюсь позвонить твоему ван Друйзену.
— Не надо.
— Что значит «не надо»?
— Этим я сам займусь. Я врач и быстрее что-нибудь разузнаю и у ван Друйзена, и в больнице. А ты лучше еще раз проверь комнату Жози. Как ты знаешь, мы не заходили туда после ее исчезновения. Может, найдешь какие-то следы.
Яд? Таблетки?
Виктору не пришлось объяснять, что он должен искать.
— Понятно.
— И проверь, не вспомнят ли в гамбургском отеле «Хаятт» светловолосую женщину с больной девочкой, которые останавливались там зимой четыре года тому назад.