Тернистым путем [Каракалла]
Шрифт:
Вскоре после того как дверь затворилась за нею, туда же прошли несколько мужчин, которых он не мог хорошо рассмотреть в темноте узкого переулка, так как месяц стоял еще низко.
Это была, конечно, безумная фантазия, но одного из этих мужчин он принял сначала за своего отца, потому что его густой громкий голос совершенно походил на голос Герона; но еще замечательнее было то, что ответ, который дал ему другой мужчина, казалось, шел из уст его брата Филиппа. Но в такой поздний час оба могли очутиться скорее на Этне, чем в этом квартале города.
Нетерпеливому художнику ожидание казалось слишком долгим, и, усевшись на ослиных яслях, стоявших у ближайшего дома, он заснул. После прошлой ночи, проведенной без сна, он Должен был чувствовать усталость, и, когда Александр снова открыл глаза и посмотрел на улицу, освещенную теперь лунным светом, он не мог определить, сколько времени спал.
Может быть, ожидаемая девушка уже вышла из дома, а между тем он должен был увидеть ее снова во что бы то ни стало, потому что она была до того похожа на умершую Коринну, портрет которой он написал, что он не мог отделаться от мысли, что, может быть – ведь, по словам мага Серапиона, это было возможно, – он встретил душу усопшей девушки.
Он с трудом уговорил Главкиаса, с которым переправился через озеро, предоставить ему одному преследование этой девушки редкой красоты, и, вероятно, его просьбы остались бы напрасными, если бы ваятеля не подстрекнуло желание показать свое произведение, которое его раб нес за ним, своим приятелям в «Слоне». Это были карикатуры на императора, которого он видел у Канопских ворот. Ему удалось быстро вылепить их в доме Полибия.
Проснувшись, Александр поместился в тени выступа, находившегося против дома, в который вошел точный портрет Коринны, и на этот раз ему не пришлось долго дожидаться развлечения, потому что из высокого белого здания вышел какой-то человек и начал оглядывать улицу. Лунный свет позволил художнику рассмотреть его и все, что произошло потом.
Высокий стройный юноша у двери, носивший одежду христианского священника, показался Александру слишком молодым для этой должности. Скоро ему пришлось убедиться также, что этот человек не то, чем он кажется, и что он замышляет какой-то обман, потому что, когда подошла к нему та, которой он, по-видимому, дожидался, и стала упрекать его за неосторожность, он весело возразил, что ему сделалось слишком жарко в своем заимствованном костюме. Затем он достал фальшивую бороду и показал ее женщине, по-видимому, христианской диаконице, говоря: «Этого будет достаточно!»
В быстрой речи, из которой многие слова ускользнули от Александра, он рассказал затем, что сегодня Серапион отважился на многое, и комедия имела дурной конец, потому что христианкой, которую он так хитро заманил на другую сторону озера, вдруг овладело беспокойство и она пожелала узнать, где она находится.
Диаконица вздрогнула и начала осаждать его тихими вопросами, но он свалил вину на философа, которым вчера овладел маг. Когда женщина пожелала затем узнать ближайшие подробности относительно того, что случалось, он коротко рассказал их.
Это был тот самый Кастор, что утром того дня катался колесом в жилище Серапиона и ловкость которого была там осыпана такими горячими похвалами.
– Прекрасная Агафья, – начал он, – получив в полдень от имени патриарха Димитрия приглашение в собрание, около заката солнца была уже у дома пристани. Ей было сказано, что христианским девушкам будут сообщены в собрании разные вещи, не терпящие отлагательства, но в особенности там будет обсуждаться вопрос, как поступить в виду требования префекта принять участие в процессии в честь императора. Старая Дорофея встретила ее у пристани и привела сюда. Женщина, провожавшая девушку с той стороны озера, едва ли очень умна, потому что Дорофея легко уговорила ее идти за нею в ее дом во время собрания. Там, – наскоро продолжал переодетый человек, – ей было дано что-то одуряющее в вине или во фруктовом соке, и теперь она спит на пристани или где-нибудь в другом месте, куда ее, пьяную, привела Дорофея, потому что женщина не должна была проснуться в ее присутствии. Таким образом, было устранено все, что могло оказаться неудобным, и после того как сириец в одежде христианского пресвитера сообщил Агафье о том, что требует патриарх от девушек, я привел ее на сцену, на которой зрители видели духов сквозь маленькое окошечко. Сириец приказал ей произнести несколько молитв за общину, которой угрожает император, и, золотая Афродита, как послушно вела себя эта овечка. На коленях, подняв руки и глаза вверх, она молилась своему Богу. Но затем… Ты ничего не слышишь? В доме происходит какое-то движение… Впрочем, я скоро кончу. Она должна была показаться также философу, и после того как он некоторое время смотрел сквозь окошечко, точно очарованный, он вдруг вскричал «Коринна!», и затем опять «Коринна!» – и прибавил к этому разный бессмысленный вздор, хотя Серапион строго приказал ему не издавать ни малейшего звука. Разумеется, окно тотчас же было задернуто занавеской; но Агафья услыхала восклицание, и когда она с беспокойством спросила, где она, и высказала желание вернуться домой, Серапион не потерялся. Если бы ты слышала, как этот лис сумел уговорить и успокоить голубку и в то же время шепнул мне, в чем теперь состоит твоя задача.
– Моя? – спросила женщина с досадой. – Если он думает, что я ради его красивой бороды стану рисковать своим положением в общине…
– Тише, – прервал ее Кастор успокаивающим тоном. – Здесь дело идет не о бороде господина, а о более тяжелых вещах. Он обещает десять полновесных солидов, если ты возьмешь Агафью к себе или проводишь ее через озеро и сделаешь вид, как будто ты спасла ее от мистов или чародеев, которые для какой-то цели заманили ее к себе. Она знает тебя, как христианскую диаконицу, и наверняка пойдет за тобою. Когда ты возвратишь ее богачу-отцу, ты уйдешь от него тоже не с пустыми руками. Скажи ему, что ты услыхала ее голос на улице и с помощью одного почтенного старика – это я – оказала ей помощь, спасая от всевозможных опасностей. Тебе лучше всего взвалить все на чудотворца Ананию, который давно заслужил это от нас. Впрочем, ты не нуждаешься ни в каких указаниях: твой ум не уступит нашему.
– Лесть мне не служит ни к чему, – прервала его женщина, – Где же деньги?
Кастор отдал ей завернутые в бумагу солиды и продолжал:
– Еще только одно мгновение! Белую одежду нужно сбросить. Девушка не должна меня узнать. Я войду с тобою в дом. Ты нашла меня – старого и незнакомого тебе человека – на улице и позвала меня на помощь. Тут не будет потеряно ничего, кроме репутации Дорофеи между христианами. Да, мы выпроводим ее из города. Я буду сопровождать тебя и Агафью, потому что с девушкой не должно случиться ничего неприятного на пути. Хозяин это строго приказал, а в эту ночь такая красота не может избегнуть нападения на оживленных улицах. Разумеется, я имею в виду и твою красоту.
Здесь Кастор весело засмеялся и свернул свою белую одежду; и когда Александр посмотрел на него из своего тайника, то покачал в удивлении головою, потому что обманщик, который только что сейчас держался прямо и был полон юношеской свежести, теперь, сгорбленный и с длинной белой бородой, которую он быстро прикрепил к подбородку, представлял собой усталого, жалкого старца.
– Я тебе задам! – прошептал Александр и с поднятым кулаком погрозил крамольнику, который с лживой диаконицей вошел в дом.
Итак, Серапион был обманщик, а мнимая душа Коринны была христианская девушка, которую провели самым бесстыдным образом. Но он желал защитить ее и привлечь смеющегося крамольника к ответу.
Для него было важнее всего оставаться близким к ней человеком. Он чувствовал, что от этого зависело счастье его жизни. Для него боги, так сказать, пробудили ее от смерти. В ней он видел соединение всего, что было для него дорого. Перед его желанием обладать ею все другое становилось незначительным. В эту минуту она была его миром, и все, кроме нее, – и полицейские, угрожавшие ему, и отец, и брат, и сестра, и хорошенькая Ино, которую он в прошлую ночь уверял в неизменной любви, все перестало существовать для него.