Terra Incognita
Шрифт:
Жизнь в этом доме начиналась с наступлением вечера. Днём мы почти не виделись. Я работал или спал. Она, если не отсыпалась, то пропадала где-нибудь. Или болтала по телефону.
Женщина, которая к ней приходила, была лесбиянка, и даже не скрывала этого. Это было вторжение номер один. Второе вторжение произошло, когда всплыла эта история с пистолетом. Меня остановили у подъезда и объяснили, почему я должен отдать игрушку. Я поднялся вместе с ними наверх и отдал. Оба раза это заканчивалось бурной ссорой и безоговорочным разрывом. Два раза, когда я нарушил правила игры. Всего-то. А сколько раз - она!
Да без конца. Чего стоит хотя бы фраза: "До того как ты меня встретил, ты был дурак дураком".
Порою правила этой игры становились весьма сложными и неопределёнными. Ну например, когда мне случалось подумать: "Где она сейчас?" Я сидел в пустой квартире и думал: "Где она сейчас, что она делает?" Или шёл по улице и думал о ней, нарушал ли я правила? Может быть, я не должен был думать об этом? Но зато иногда всё становилось так просто.
Для меня резкие скачки настроения означают даун. Для неё это норма. Можно продолжать в этом духе, сделать какой-нибудь вывод... Облом. Откуда он узнал, что у неё есть пистолет? Я спрашивал его. Он говорит, что не знал, просто так сказал. Всё, что он успел рассказать мне о ней по дороге к её дому в ту первую ночь, оказалось выдумками. Хотя кое-что правда. Но она никогда не говорила: "Сделай мне хорошо". Это он сам придумал.
Да что я заладил про этот пистолет.
Как будто нет других тем.
Что было бы, если бы я послушался его тогда и не пошёл к ней? И мы бы не встретились. Что было бы, если бы я оказался без денег? Что было бы, если бы я не родился? Наверное, что-нибудь было бы. Надо подумать. Как-то раз я спросил её: "Что бы ты сделала, если бы вдруг разбогатела?" Она встрепенулась. - У тебя завелись деньги? Вот уж кто не любил фантазировать. Голый прагматизм.
Можно представить её сидящей в вольтеровском кресле и размышляющей о неиспользованных исторических возможностях и о том, что было бы как бы вообще. Если мне это удастся, это будет значить, что я просто забыл её и сам уже не соображаю, о чём пишу. И тогда надо будет прекращать это дело. Только бы не забыть.
Она не могла быть какой-то одной. Она кочевала по квартирам, она обитала то там, то здесь, а я оставался на одном месте и ждал, когда она вернётся. Мне не было дела до отражений в чужих зеркалах. Я ждал, когда она снова станет такой, какой я её знал. Я знал, что с другими она другая.
Я не знал, какая она там, где я никогда не бываю, и ревность моя была нелепа и вздорна. Ведь там она была совсем другой. А здесь она не могла изменить мне, потому что никогда не менялась.
Чтобы уйти, нужно уметь измениться. Вот оно что. А я всё не мог понять, что меня держит. Ведь я ничего не приобрёл с ней - как раньше вкалывал над переводами, так и продолжал,- только вкалывать приходилось теперь больше,- сам готовил для себя, убирался в квартире, сам занимался стиркой, всё делал сам. Всё как и прежде. Всё как и теперь, как будто ничего не изменилось. Как будто я и не уходил от неё.
Так, с главным разобрался. Однако по-прежнему не могу представить себе её сидящей в вольтеровском кресле и размышляющей о неиспользованных исторических возможностях. Не до конца разобрался? Может быть, начать всё сначала?
Её зовут Нина.
Ей двадцать четыре года, у неё тёмного цвета волосы, и она ест что попало. На какие деньги живёт, точно не известно, мне, во всяком случае. Полагает, что если чего-нибудь очень захотеть, то это произойдёт само собой. Не замужем. Мы познакомились с ней двадцать восьмого августа тысяча девятьсот девяносто первого года, и я сразу понял, что влип. В сущности, это было единственное, что я понял, но вскоре стал сомневаться и в этом.
Она всегда была права, но потом каждый раз оказывалось, что прав был всё-таки я. И каждый раз это не имело уже никакого значения.
Она сказала: "Мы отправимся в
Я сказал себе, что ненавижу её.
Я сказал, что эта поездка обойдётся очень недёшево. Она предложила оплатить её "по-итальянски",- не знаю, почему она назвала это "по-итальянски",- каждый будет платить за себя. Я согласился. Она поймала меня на слове. Я не знал, что билеты уже лежат у неё в сумочке.
Всё оказалось не так плохо, как я ожидал - мы просто проторчали всё время в гостиничном номере. Я даже толком не рассмотрел этот город. Она сказала, что родилась здесь.
Всё наше романтическое путешествие заняло пять суток, включая дорогу. Когда мы вернулись, она сказала: "Правда, было чудесно?" Я сказал: "Да".
В городе, где она впервые увидела мир, она первый раз согласилась выйти за меня замуж. Как романтично. Но уже в поезде она передумала. Я тоже.
Мы приехали с вокзала. Я взялся распаковывать чемоданы. Она закрылась в ванной. Я постучал и спросил, скоро она выйдет? Я хотел замочить грязное бельё. Она психанула. Я ждал. Наконец, она вышла. Она спросила, поставил ли я чайник. Я сказал, что нет. Она ушла на кухню. Я быстро принял душ. Потом занялся бельём. Когда я вышел, она уже выпила свой чай и теперь лежала на диване, подложив под голову подушку. Она была в купальном халате, в том самом, в котором она однажды приехала. Она сказала, что умирает от усталости, что плохо спала ночь, что ненавидит поезда. Я спросил, какой она заварила чай. Она сказала, что не стала заваривать,- я могу взять пакетик,- и что она хочет спать. Когда я вернулся с кухни, она спала. Мне было нечем заняться. Некоторое время я слонялся по комнате, потом мне это надоело. Я заскучал. Я попытался уснуть,- я тоже плохо спал ночь. Не получилось. Я подумал, что она, наверное, выпила таблетку. Я попытался читать. Она всё спала. Я сварил себе суп из пакета и, выпив чашку кофе без сахара, оделся и вышел за дверь. На улице было ветрено, шёл мокрый снег. Я сел в автобус и доехал до метро. Я решил съездить пообедать в одно хорошее место, оно открывалось в полпятого. А потом я отправился в кино.
Так и не знаю, чей это был халат, и почему она приехала тогда в таком виде. Тогда она тоже сказала, что отвратительно провела ночь.
Когда я вернулся, она спросила, где я так долго пропадал. - Я думала, мы поужинаем вместе. Я растрогался. Она сама сварила макароны и даже зажарила курицу. - Они слиплись, я не знаю, что с ними делать. Я промыл макароны под краном и разжарил на сковороде. Она достала из кладовки бутылку вина и отдала мне, чтобы я открыл. Пробка крошилась, и я долго не мог зацепить её штопором. Она сказала, что плохой штопор. Я очень хорошо запомнил этот день, а почему - не знаю. Остаётся только гадать. Может быть, в этот день я почувствовал, что между нами что-то есть? Разоткровенничавшись, она сказала, что не может понять, чего она хочет, и хоть сейчас бы всё это бросила. Я сказал: "И меня тоже?" Она замолчала.
Я сказал, что мы не создаём жизнь, а только выбираем. Она сказала, что знает это. Но сейчас она чувствует какую-то пустоту, а самой жизни нет. Я сказал, что так не бывает. Она сказала, что можно говорить о жизни, пытаться что-то делать, что-то придумывать, но это не жизнь. Я сказал, что жизнь происходит всегда. Но это видно только из будущего. Она сказала, что я не могу понять её, потому что я могу искать всю жизнь, а женщине отпущено на это времени меньше чем мужчине. Я сказал, что едва ли она может сказать об этом что-то новое. Она сказала, что боится. Я сказал, что люблю её. Она замолчала.