Терракотовые сестры
Шрифт:
Здесь бы ему остановиться, показав скромность, достоинство и благородство. Но он решил снискать себе еще и славу умного правителя.
– Прекрасная фея наверняка знает, как и я, что даже самый прекрасный сад нуждается в садовнике. Ибо должна быть умеренность даже в гармонии – слишком много детей не прокормить родителям, а слишком много прекрасных цветов делают красоту обыденной.
Так фея тут же заявила, что серп садовника должен быть умелым, а не жестоким, и самому надо подумать, или даже почувствовать, каково быть цветком, сорванным рукой деревенского ребенка, да еще и не первенца.
Мэй прервала красочный рассказ Сяо. Она сама могла слагать такие легенды с легкостью:
– Понятно, что спорили они много дней, как Инь и Янь, переплетаясь словами
– Да, – согласилась «девочка», – спор закончился тем, что господин Цинь усмотрел в словах феи проклятие и повелел, вернувшись, истребить всех вторых и третьих и последующих детей в его владениях, не пожалев даже своих единокровных. А Лотос, узнав о его приказе, превратила всех детей в нашей деревне в стариков, а взрослых – в детей. Чем моложе был ребенок, тем больше прибавилось ему лет.
Сяо горько усмехнулась:
– Я могу понять фею, она попыталась исправить свои ошибки. Мы же оказались последней деревней, до которой дошел приказ мандарина. Мы видели, как приближается войско, знали, зачем идут. Мужчины готовились к битве, нас с детьми отправляя в леса. Но накануне, когда солдатские костры ярко блестели в ночи за бамбуковой рощей, в селение пришла Лотос. Все спали тревожным сном, а фея заглянула в каждый дом, перемешав годы молодых и старых.
Наутро на воротах стены стояли маленькие дети, сжимавшие не по росту большие копья. Их, охранников, солдаты расстреляли первыми. Они просто выполняли приказ стрелять по детям. Мой муж был там. Так я стала вдовой. Представь, фея, каково это, прятаться в полах одежд твоих постаревших детей, голосящих от страха и жмущихся к тебе, заключенной в тельце малышки. Конный офицер в блестящих доспехах, огромный, когда ты маленькая, тычет пикой в живот твоему младшему сыну и кричит: «Где дети? Куда вы спрятали остальных детей?» А седобородый лысый малыш со старческими пятнами на черепе, ты знаешь, и говорить еще не умеет, плачет в жидкую бороду. Наверное, офицеру он показался слабоумным дедом. Только толпы стариков, льнущих к малочисленным детям, похоже, убедили солдат, что их работа здесь уже выполнена. Потом мы хоронили погибших. Копать пришлось руками, потому что инструменты взрослых не осилили, и не объяснишь…
А Лотос с тех пор никто не видел, говорят, она удалилась к своему озеру плакать. Мы же не растем и не молодеем, даже не умираем, но сил уже больше нет.
И тут девочка кинулась в ноги Мэй, пытаясь поцеловать края одежды:
– Фея на драконе, отыщи нашу Лотос, пусть она снимет заклятие, вернет правду в деревню хуася. Если мы умрем от работы, то кто позаботится о наших старых детях?
Мэй же, пораженная, думала, сколько же нужно сил маленьким детским рукам, чтоб прокормить такую ораву. И нет надежды, что что-то изменится, если никто не растет и не меняется. Застывшая в спирали времени деревня хуася – воплощенное отчаяние. То, что испытываешь, когда снова зажимаешь мотыгу в скрюченных руках, разбив ей только что свой шалаш на краю родового рисового поля. То ведь твоя судьба, которую тебе «выдали» из лучших побуждений.
– Где искать фею? – только и спросила женщина.
– Мы относили рисовые колобки к протоке за бамбуковой рощей, – взбодрилась девочка. – Больше ничего не знаем и проводить не сможем, дети спалят остатки деревни без присмотра. Но ты же – фея, и с тобой дракон…
– Я пойду, потому что не фея. – Синие одежды зашуршали, как ветер в ивах. Мэй направилась к выходу. В дверях старики суетливо расступались, а дети кланялись ей вслед.
Долететь до протоки – три изгиба драконьего тела. Женщина спустилась к чистой воде. Зеленые бамбуковые стволы отражались в тихой заводи. Туман поднимался над водой, хоть уже давно должен был исчезнуть. Вдали угадывались горы, и только цветов дикой розы не хватало, чтоб пейзаж совсем уж совпадал с рисунками на мокром шелке. Казалось, даже Лунь любуется открывшимся видом, уложив свою огромную голову на шершавые лапы. Только шевелящиеся усы убеждали, что он – не часть чарующей картины. Но где искать фею Лотос в этом благолепии?
Мэй задумалась на секунду, а потом бросила в воду рисовый колобок, заботливо припасенный с обеда на ужин. Делать небольшой запас еды – эту привычку Мэй сохранила с детства. И сейчас она оказалась очень кстати.
Рисовый колобок не распался на части, не пошел ко дну, а, подхваченный течением или чем-то иным, споро двинулся вдоль берега. «Фея на драконе» припустила за ним, приподнимая свои длинные одежды. Сначала она то и дело оглядывалась на задремавшего Луня, но скорость у путеводного поплавка оказалась немаленькая. Он то и дело терялся в тумане, отдаляясь к середине речушки, но тут же появлялся снова, подплывая к самому берегу. И в конце концов Мэй решила, что легко найдет стоянку – нужно просто вернуться по берегу. А не найдет там дракона – значит, время ему улетать. Настоящие буддисты зарабатывают себе хорошую карму, не привязываясь ни к чему. «Мне нужна хорошая карма, чтоб выбраться из этого странного мира, – перепрыгивая кочки, думала женщина, – не буду привязываться, буду творить добро и окажусь где-то в более определенном месте. Может быть, даже в нирване». И оставив осторожность, Мэй ускорила шаг.
Ее поводырь петлял еще минут двадцать, поджидая путешественницу, когда она задерживалась, но после отплывал все ближе к середине потока. И вдруг Мэй, к своему удивлению, обнаружила, что русло становится все уже и вода в реке все уменьшается. Только тут женщина догадалась опустить руку в поток. Какой уж там поток, скорее широкий ручей уже. Да, догадка подтвердилась! Рисовый колобок плыл против течения.
Как только эта мысль вспыхнула в сознании Мэй, тут же накрыл резкий порыв ветра с берега, сдернул с ручья туманный покров. И тут же из воды поднялись прекрасные лотосы, один за другим всплывали их белые чаши из глубины, но не застывали на поверхности, а поднимались все выше и выше к небу. Их стебли становились все толще и светлели. И вот уже не водяные лилии, а нефритовые столбы воздвиглись перед искательницей. Галерея из них уходила вдаль и заканчивалась золотистым сиянием.
«Неужели увижу Будд, сидящих на лотосах?» – вяло удивилась Мэй. И призналась сама себе, что не удивилась бы. Что может быть естественней, чем Будда на лотосе? Ну не пчел же там искать!
Рисовый колобок с легким бульканьем ушел под воду. Золотой свет усилился и словно наполнил собой галерею каменных цветов. Они почернели, и силуэт их сложился в огромное здание: дворец с многоярусной крышей. Его многочисленные галереи обозначались резными решетками, свет скатывался с загнутых кверху крыш. Все вокруг почернело в сравнении с чертогом Лотос: горы, берега, даже небо казалось выцветшим. И только ручей отражал сияние так же ярко, как если бы был зеркалом или частью замка.
Мэй не задумываясь ступила в светящуюся воду – путь очевиден. Ожидала, что пронзит холодом, но вода оказалась теплой, даже горячей. И тут же поток охватил ее коконом и поднял вверх, к сияющим галереям дворца. Там, шагая по просторным коридорам с натертыми до блеска полами, Мэй прислушивалась к своим собственным шагам. И не могла различить ни звука. Ноги чувствовали гладкий пол, мышцы совершали привычные движения, но казалось, что женщина не идет, а парит. Все, все вокруг, с самого мгновения, как Рик столкнул ее в соленые воды горного озера, напоминало мир ее собственных легенд, сочиняемых для туристов.
«Вот сейчас я толкну большую кованую дверь, перешагну через высокий бархатный порог, и мне откроется главная зала. А там и фея. У озера», – подумала Мэй. И тут же отыскались красные ворота с большими медными заклепками и кованными ручками кольцами. За их створками действительно был просторный зал с прудом в центре, а у его края сидела изящная женщина в розово-зеленых одеждах и плакала. Роняла слезы на заросшую цветами гладь, прикрывая глаза прозрачным узким шарфом. Его концы спускались к самой воде и сливались с прозрачной гладью.