Терракотовые сестры
Шрифт:
«Он даже не помнит, что совершил! – с холодным спокойствием отметила Мэй. – Похоже, я не первая, кто приходит сводить счеты». Это осознание – как плевок в душу. Сколько же всего произошло с человеком, если он не помнит даже, что по его приказу тысячи младенцев расстались с жизнью, а еще где-то изощренно мучаются оставшиеся в живых?! Что сделал он еще, прикрываясь золотым халатом власти?
Меч потеплел в руках, и Мэй испугалась, что он сейчас начнет светиться, обнаружив ее местоположение. Но нет, только тепло шло из его рукояти. А затем с силой рукоять пошла вперед-вбок, и воительница подчинилась движению. И вовремя! Плиты в полу опрокинулись вниз, открыв яму с кольями. Голубые шары на стенах ловушки освещали смертоносные шипы, делая их похожими на зубы чудовища. Мэй вжалась
Синеватый свет ямы выдал врагам Мэй, и десяток копий полетело в ее сторону. Но их полет прервал взмах нефрита. И тут же, повинуясь мечу, воительница стала прорубать стену комнаты. Нет, клинок не резал ее как масло, и то и дело хозяйке приходилось «танцевать» с ним, уклоняясь от новой порции летящих лезвий. Нефритовое оружие точно указывало, куда ударить, и женщине оставалось только прилагать усилия. Привычная к определенной физической работе, она тем не менее не была очень сильной. Но просмоленное дерево поддавалось, и спрятанный в стене выход внезапно открылся.
Два десятка дворцовых воинов преградили Мэй путь. Длиннобородый старик-мандарин сидел на возвышении в конце зала. Он, похоже, хотел видеть, чем закончится дерзкая вылазка.
Мэй же в каком-то мистическом спокойствии осознавала: нужно просто слушаться меча. И вот уже трое из нападавших лежат, зажав кровоточащие раны. В прыжке, устремляясь вперед, Мэй разрубает доспехи еще двоих. А дальше клинок сам вытанцовывает блестящие петли вокруг кисти дамы. Свист рассекаемого воздуха, холодный блеск летающего клинка, и стонут еще пятеро раненых.
– Дама с мечом, возродилась та, что стоит сотни воинов, – расслышала Мэй шепот. И десяток мечей, направленных в ее сторону, уже чуть дрожали, ослабленные сомнением.
И нефритовый клинок, замерший было в руке, вновь взлетел с разящей яростью. Колющий удар, легкий поворот кистью, каменный меч словно прилип к трем вражеским лезвиям. Временами «дама с мечом» едва успевала удержать своего разящего поводыря. Вот и сейчас, когда он завращался в ладони, выкручивая оружие соперников, Мэй сама чуть не вывихнула кисть с непривычки. А затем, когда семеро оставшихся в замешательстве остановились, выжидая, воительница сама, забыв о канонах элегантного боя, эффектно взмахнула оружием над головой, раскрутив меч, как саблю, и ударив лезвием плашмя по голове ближайшего стражника. Шестеро отпрыгнули от неожиданности: сабельный прием в руках дамы с мечом – что еще ожидать? И в долю секунды Мэй оттолкнулась от оглушенного ударом тела, взмыв вверх в огромном прыжке с переворотом, перемахнула через обескураженный заслон и оказалась в трех метрах от своей цели.
Удар и прыжок Мэй решила сделать сама. Но меч, оценивший ее замысел, придал ей силы и мастерства. Тут вперед выступили две прекрасные девушки с веерами. Посланницы оказались совершенно одинаковыми на вид. Раскрыв свои большие белые веера, девушки поигрывали ими, прикрывая лица.
– Воительница, – с поклоном заговорила одна, – ты, верно, восстала из снов, легенд и песен великого прошлого.
– Мастерство твое непревзойденно, и, как верно сказала ты сама тысячу лет назад, постигший добродетели один будет стоить сотни воинов, – продолжила вторая.
Мэй и меч замерли в оборонной позиции. Очень кстати: очень хотелось отдышаться немного.
– Наш господин восхищен твоей смелостью и искусством воина.
– Он не знает, чем вызвал твое появление, но приглашает сменить гнев на милость и стать почетной гостьей.
Белые веера нежно трепетали. Учтивая речь и мелодичные голоса посланниц убаюкивали. Мэй ясно ощутила, что хочет уже отдохнуть, поспать, на время отложить бой, подождать с кровопролитием.
Дамы с веерами продолжали сладкие речи. И словно слабели пальцы, держащие рукоять меча справедливости. Каменная гарда становилась все тяжелее. Устремленный к небу клинок стал клониться к земле, и вытянутые в линию кисть и плечо воительницы, готовые к удару или обороне, все больше провисали, ослабевая.
«Зачем мне все это?» – вопрос-предатель уже зародился в подсознании Мэй, впадавшей в сонную истому. Дамы с веерами подходили все ближе, и поднимаемый ими ветер уже развевал волосы Мэй. «Колдовство!» – осознала она, все еще в полусознательном состоянии. Но новый порыв волшебного ветра успокоил ее. Мэй закрыла глаза от усталости, ощутив, сколько же сил ушло у нее, чтоб добраться до вот этой красной лестницы дворца, и лезвие клинка коснулось земли.
Говорящие подходили все ближе. Движение вееров не прекращалось ни на мгновение. И вот вдруг из белых трепещущих складок ткани выпорхнули две нежно-голубые бабочки. Их ярко-черные спинки и усики резко выделялись на фоне пастельных крыльев. Создавая новые вихри волшебного ветра, бабочки устремились к Мэй, а их создательницы, словно в хороводе, обходили засыпающую воительницу. Мэй подняла голову и следила за полетом живых цветов. Таким красивым, таким безмятежным. Серебристая пыльца с крыльев осыпалась ей на лицо. «Я – мотылек!» – осознала Мэй, и невыносимо тяжелым становился меч в правой руке. Только он и держал у земли. Желание разжать пальцы и освободить руки для полета раздувало, распирало, жгло. «Долой его!» – решилась Мэй.
Медленно, очень медленно нефритовый меч справедливости падал на землю. Шелковые кисти, как руки тонущего, тянулись к запястью воительницы. Но та не видела, не внимала.
Ведь сверху на нее падало облако волшебной пыльцы. А в нем голубые мотыльки пикировали к зачарованной. И чем дальше от женских пальцев был эфес, тем больше становились бабочки. Они росли с невероятной скоростью, и вот уже не прелестные насекомые летели к Мэй, а гигантские пучеглазые чудовища со свистом кидали в нее боевые кнуты, растущие прямо из страшных морд. Двенадцать железных плетей звякнули почти одновременно. И когтистые лапы-крюки уже сгибались, вожделея добычу. Детский смех расслышала Мэй, и он вывел ее из оцепенения.
Она резко обернулась: одинаковые женщины с веерами смеялись за ее спиной, прикрыв лица. К оробевшей было дворцовой страже подходила подмога. Собрав последние усилия воли, Мэй успела подхватить меч. «Прости», – только и вымолвила женщина. Он задрожал в ладони сначала, а потом снова придал сил. Причудливые, но смертоносные круги описало лезвие над головой Мэй, и вот уже летающие чудовища капают черной кровью.
Их отрубленные конечности падают, снова сжимаясь до размеров лепестка. Двоих одолела Мэй, третий в панике бросился на создательницу. Железный хобот пронзил ее веер и отбросил в сторону. Голая черепная кость с торчащими зубами нетопыря скрывалась под трепещущим шелком. Два усика-кнута обвились вокруг шеи колдуньи, задушив. Не дав даже взвизгнуть. И без того ужасное лицо ее посинело, глаза вылезли из орбит, она упала на колени, силясь ослабить хватку чудища руками. Мотылек-монстр же сам бился в страхе, кромсая жертву стальными когтями. Нефритовый меч Мэй очертил дугу и пронзил сердце твари ударом милосердия. Клинок прошил насквозь насекомое и остановился в груди придворной ведьмы. Оба мертвыми упали на землю. Их черная кровь разлилась дымящейся лужей, отделив Мэй от подступающих стражников. Те не рискнули вступить в проклятую жидкость.
– Сестра! – вторая колдунья уже не смеялась. Горе и злость придали ей сил. Она сложила веер, уже не пряча уродливого лица. Белый шелк опахала коснулся черной крови на земле и пропитался почти до основания. Неуловимым движением веера колдунья выбросила в Мэй горсть стальных заостренных стержней – «темных судей». И снова. И снова. Каждый из стержней сочился ядом.
Мэй, вращая мечом и уклоняясь, тем не менее вынуждена была отступать под натиском волшебной ярости. Благо путь отступления вел по дворцовой лестнице, на вершине которой восседал мандарин. Краем глаза Мэй углядела, что он уже не так невозмутим. Беснующаяся же ведьма не видела ничего, кроме своего врага. И Мэй встала на одну линию с хозяином дворца. То и дело оглядываясь на него, она взбегала по ступенькам, рассчитывая, что ядовитые жала попадут в злодея и «пауки в банке съедят друг друга». Или что злодейка очнется, побоявшись причинить вред хозяину. Но тут на Мэй налетела четвертая, последняя бабочка-убийца.