Терракотовые сестры
Шрифт:
Инстинктивно воительница выбросила лезвие вверх-вперед, и монстр обвил нефритовый клинок своими щупальцами. Оружие почти скрылось в зубастой пасти. Мэй что есть силы рванула меч на себя, притягивая страшилище вниз. В тот же миг ведьма выпустила еще один залп. Огромные нежные крылья монстра скрыли Мэй от стаи ядовитых дротиков, и вся отрава досталась твари. Мотылек-убийца с шипением осыпался на порванный шелк рукавов, как рушится песочная горка. Лишь черным пеплом испачкал. Меч резко освободился, и Мэй шлепнулась, потеряв равновесие. Позорное падение спасло ее – бешеная колдунья последний раз взмахнула веером и упала без сил в лужу черной крови. Две проклятые сестры снова воссоединились. Уже в смерти. Посланные дротики просвистели над
Старик мгновенно утратил свое высокомерие. Из его левой лопатки торчал короткий черный стержень. Похоже, правитель попытался бежать, но не успел. Раненое плечо кровоточило, обильно пачкая длинные полы одежд, но даже невооруженным глазом было видно, как под действием яда расползаются ткани и сама плоть. С каждым мгновением рана увеличивалась и чернела. Рука старика безвольно повисла, но не только в руку проникла отрава. Кожа мандарина начала синеть, дыхание стало прерывистым, и он уже не делал попыток бежать.
Повинуясь порыву, Мэй в один прыжок добралась до правителя, опередив дворцовых охранников. Страх, едва прикрытый приличиями страх увидела она в глазах умирающего. Даже если веришь в перерождения, уходить из жизни нелегко. А старый правитель, похоже, боялся еще и неопределенности. Нефритовый меч в руках грозной незнакомки или черная отрава из дротика прислужницы, что убьет его? Но гордость и сейчас не дает ему отвести глаза, зажмуриться.
– Перед смертью я хочу узнать, для чего ты пришла. – И сейчас он выторговывает себе мгновения жизни. Яд прикормленных гадин убивает медленнее, чем меч незнакомца. – Чем я прогневил госпожу меча?
– Я могу тебя исцелить. – Вот этого мандарин не ожидал. На миг он стал похож на тех старых младенцев, оставленных в живых в заколдованной деревне. – Но справедливо, что ты умираешь от выстрела в спину. Тебя настигла справедливость и без нефритового меча.
Мэй не убирала меч от впалой груди мандарина лишь из чувства самосохранения. Она – мишень, нет сомнений, сама сделала бы так же.
Старик шарил рукой в воздухе, силясь найти опору, вернуть равновесие, сохранить лицо даже сейчас, когда мир как никогда ранее становился призрачным. Мэй поклялась бы, что дряхлый правитель сейчас слышит скрип колеса перерождений. И он взмолился:
– Госпожа, взываю к милосердию! Ведь к этой добродетели должен стремиться благородный человек!
Мэй передернуло. Пришлось вздохнуть еще раз, чтоб не скрипеть зубами, как в тайваньских фильмах, и произнести спокойно:
– Но без справедливости благородному человеку не стоит и рождаться.
Старик морщился, пафос фразы Лао-цзы или яд повергал его в корчи, Мэй не знала, но смотреть на эту судорожную кончину ей не нравилось. Старый человек в одеждах правителя слишком напоминал своих жертв. И жалость зашевелилась в сердце женщины:
– Ты долго жил, правитель. Скажи, не приходят ли призраки мертвых детей в твои покои? – Мэй решила не давать места двойственным чувствам. – Стоили ли дни твоей жизни их дней?
– Я спасал свою страну от эпохи перемен, – уже хрипел старец. – Стабильность – залог покоя и процветания. Приходится принимать жесткие решения во имя…
– Замолчи! – Мэй не выдержала. – Перед лицом вечности не лги хотя бы себе! Ведь все в этой стране знают о предсказании! Ты умрешь от руки не первого ребенка в семье. Я – рожденная четвертой! И у меня не было детства из-за таких, как…
Трупные пятна уже пошли по лицу мандарина. Раненая рука ссохлась до кости. Кровавые слезы текли по щекам старика.
– Исправить уже ничего нельзя, – прохрипел он. – Если буду помнить свою прошлую жизнь в новой, то…
Жизнь покинула властелина. И тут же свист тысячи стрел пронзил воздух. Но не меч преградил им путь в этот раз. С ревом, подобным шуму тысячи волн, на землю опустился Лунь. И стрелы запутались в его гриве.
Мэй вскочила дракону на шею, и они взлетели. Мэй уже не могла разжать пальцы на рукояти каменного меча. Только когда дракон взлетел так высоко, что всаднице стало тяжело дышать, она осознала, что не чувствует спокойствия после содеянного.
Лунь изогнулся в полете и взглянул на Мэй:
– Справедливость и месть боролись в тебе, дитя. Причины рождения и смерти, движения и покоя появляются не в самих людях, но некоторыми людьми движут. Ты должна была бы забыть себя, чтоб стать справедливостью.
Глядя ей в глаза, Лунь летел по спирали, вертясь кольцом, поднимаясь еще выше. Мэй молчала, задыхаясь. Кровь стучала в висках. Пустота вокруг всасывала ее сознание. Женщина почти лишилась чувств.
– Забывать себя… Я не хочу забывать себя… – наконец выдохнула она, разрывая легкие. – Я никогда до конца не верила в бессмысленность существования и блага пустоты.
Дракон резко пошел вниз. Когда дышать стало легче, до ее сознания дошло, что она только что видела четыре зрачка в глазе дракона.
– Куда мы летим? – спросила Мэй, отдышавшись. Дракон уже не оборачивался.
– Навстречу судьбе. У тебя в руках меч, и твой дар исцеления тоже при тебе, – был ответ. – Некоторые в вашем мире говорят, что душа находится в крови. Твоя кровь зовет тебя из разных миров. И очень многое будет зависеть от личного выбора.
Больше Лунь не произнес ни слова. Лишь тряхнул головой, изогнувшись еще раз. Узкий черный разрез на золотом фоне глаза глянул на Мэй почти бессмысленно. Да ей и не до смыслов сейчас было. В каком-то странном ступоре хранительница меча восседала на летящем драконе. А тот, друг, охранник, верный слуга, несся в небесах по одному ему известному маршруту. Солнце и луна сменяли друг друга, дракон приземлялся пару раз в сутки, чтобы дать своей всаднице возможность отдохнуть и подкрепиться. Дама с мечом и на драконе могла не заботиться о радушности приема: в маленьких селениях жители разбегались, бросая дома, и сами возвращались с дарами через некоторое время, стоило только Луню зашипеть и дернуть хвостом величественно… Но все странствие Мэй мало запомнила. С удивлением даже, потом, когда очередная деревенька осталась внизу, она осознала, что побывали они только что у хуася и взрослая, постаревшая Сяо встретила их, окруженная разновозрастными детьми.
Кто-то из них сунул «фее на драконе» в дар расшитый кисет с черным порошком внутри и длинную трубку. Сяо не выглядела похорошевшей. Работать ей приходилось не меньше. Но снятое заклятие превратило деревню в обычное селение, такое же, как все, и этим ее жители были счастливы. За безликость и благодарили искренне. Мэй же переживала путешествие внутри, словно заново открывала для себя виды простой жизни и те невероятные приключения, которые уже пережила, оказавшись в новой реальности.
Она не сомневалась уже, что находится в совершенно новом мире, в мире легенд и сказаний, которые рассказывают детям и изучают. В который одни верят, другие считают невозможным. А она вот сейчас в нем, внутри, и уже натворила достаточно, чтобы стать героиней земной легенды. И детям бы уже рассказывали о «храброй Мэй, хозяйке Нефритового меча, повелительнице дракона, прошедшей тысячу искушений». Она бы и сама с удовольствием послушала… И еще, помимо воли, автоматически, на уровне желания выжить, Мэй складывала, нанизывала, словно бусины на леску, слова, события, свои и чужие поступки, факты и намеки, все, что видела и слышала, что поняла во дворце Лотосов. Постепенно, как узор ковра на ткацком станке, картина нового мира прояснялась перед ней. Иглой, вышивающей узор на ткани волшебного мироздания, казался вверенный ей волшебный каменный меч в руке. Его вес, скрытая в нем сила, да еще вот этот шершавый повелитель туманов, несущийся сквозь облака, придавали уверенности и одновременно доказывали маленькой китаянке, что происходящее с ней реально. Судороги в уставших мышцах тоже умело убеждали.